Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

И, тем не менее, он вдруг решил в этот момент, что сделает то, что собирался с самого начала: прочитает этот текст, написанный для Марик, и прочитает так, как будто она — его единственная слушательница.

Он всё-таки сделает эту первую и последнюю попытку завоевать её расположение, пусть даже после этого придётся день за днём умирать, заново переживая своё унижение.

Марик вывела его в первые ряды гостей, усадила на подушки прямо перед Онхонто, так что Хайнэ, не поднимавший взгляда, видел края его одеяния, такого длинного, что подол расстелился по полу минимум на три сян.

Четыре императорских цвета — золотой, алый, зелёный и синий; блеск золота, рубинов, сапфиров и изумрудов.

Марик, которая встала рядом с Онхонто, снова ободряюще улыбнулась — как ребёнку, который собирался прочитать взрослым своё первое стихотворение. А взрослые готовились похлопать ему в ответ и сказать, что он молодец.

«Думаете, я написал что-то столь же жалкое, сколь и мой увечный вид? — грустно подумал Хайнэ. — Ну, может быть… Но всё же это для вас».

Он достал исписанные листы, кое-как свёрнутые в свиток, замешкался, находя первую страницу.

К счастью, здесь, в непосредственной близости Онхонто, не было никаких других гостей, так что представить, будто в зале находятся только он и Марик, Хайнэ было легко.

А Онхонто… ну что Онхонто.

Кукла, неподвижная статуя, у которой не видно ни взгляда, ни выражения лица — только белые руки, сжимающие ветку фиолетового дерева.

Хайнэ вздохнул и расслабился; целиком погрузился в текст.

— Я хочу рассказать вам историю, — услышал он откуда-то издалека чистый и звонкий голос. — Историю о любви.

Это был не его голос, нет; это был голос рассказчика, который бродил по свету сотни веков и давно позабыл о собственной жизни, наблюдая за чужими; он видел, и чувствовал, и любил их всех, но не мог ничего сказать, ибо был невидим и неслышим.

А они взывали к небесам, простирали руки.

Молили о многом, о богатстве, о славе, о счастье, о детях; но он видел за всеми этими просьбами совсем другую, одну-единственную для всех, и святых, и злодеев, и императоров, и бедняков:

«Господи, пошли мне того, кто будет любить меня, для кого всё моё уродство будет лишь чёрной соринкой на белоснежном одеянии божества!..»

— Это одна история из многих, похожих друг на друга, как похожи истории большинства людей, — продолжал рассказчик. — Вы можете спросить меня, почему именно эти мужчина и женщина? Ведь они ничем не примечательны. Что такого в их любви? Она не трагична, не удивительна. Они стали мужем и женой, они ждут того часа, когда смогут соединить объятия. В этом нет ничего примечательного. Я же скажу вам — не питайте презрения к искренним чувствам, какими бы жалкими и скучными они не казались вам. Люди совершают ошибки, но искренность — эта та монета, которой им придётся платить за проход в Великое Царство, когда все остальные деньги перестанут существовать. И я скажу вам — тот, кто хотя бы однажды открыл свою душу и испытал искреннюю любовь, тот уже обладает богатством, которого не отнять никому и никогда.

«Это же он, он!.. Он сейчас говорит моими устами, — встрепенулось откуда-то с глубины души. — Мой возлюбленный, мой единственный бог, душа моей души, Милосердный!»

Хайнэ затопили восторг и обожание.

И счастье — беспредельное, как небо, которое вдруг распростёрлось над ним и вокруг него.

Он говорил и говорил, взгляд его летал по строчкам, и строчки оживали, превращаясь в картины; муж и жена любили друг друга и ждали встречи, и это уже не они изливали чувства калеки, а Хайнэ был наполнен их чувствами — их ожиданием, их томлением, их желанием.

И, наконец, их счастьем, их торжеством, когда мучительное, долгое ожидание закончилось соединением.

— Теперь даже смерть не сможет разлучить нас, потому что я отправлюсь за тобой и в Подземный Мир.

Закончив читать, Хайнэ отложил листы в сторону и замер, очнувшись от своего сна. Небо снова стало раззолоченным сводом, а земля — мраморным полом зала, который назывался «Тысяча Шагов».

Вокруг царила немая тишина.

Медленно, очень медленно, Хайнэ поднял голову и посмотрел на Марик, преисполненный ужасом человека, который отсчитывает последние мгновения своей жизни.

Она плакала.

— О, Хайнэ, — сказала она, даже не пытаясь вытереть слёзы, текущие по лицу. — Это…

Голос её дрогнул и осёкся.

Хайнэ не мог поверить.

Тогда Марик подошла к нему, взяла его руку и, наклонившись, шепнула:

— Это же его строки, Энсенте Халии? Я узнала его стиль. Никогда бы не подумала, что он может написать такую вещь, и что она мне может понравиться, но… Но, Хайнэ, вы так это прочитали. Я думала, что Энсенте Халия — просто ваш знакомый, но теперь я понимаю, что ошибалась, вы близкие друзья. Вы видите его душу.

— Да, — только и смог ответить Хайнэ. — Мы с ним близки.

Он не знал, как относиться к этим словам Марик, но понимал одно — произошло то, о чём он и мечтать не мог.

Его слова затронули её чувства, вызвали отклик в её душе. Марик сама сказала, что подобные вещи не нравились ей раньше, но, несмотря на это, она плакала…

Это было счастье.