— Разве может мать выбирать, какому из её детей достанутся позор и смерть? Разве может своими руками сломать жизнь тому, кому даровала её? Мать одинаково любит всех своих детей! — пел актёр, и в этот момент казался донельзя похожим на женщину, охваченную раздирающим душу противоречием. Он внезапно подскочил и заметался, протягивая руки то в одну сторону, то в другую — то мать металась между двумя кроватками своих сыновей, не решаясь сделать страшный выбор. В конце концов, она упала на пол, закрыв голову руками, признавая своё поражение. А после снова поднялась на ноги, усталая, смирившаяся, опустившая взгляд. — Да, это правда, — пел актёр, — правда, что мать не любит своих детей одинаково. У неё всегда есть любимец, и сколь бы ни скрывала она правду от остальных, в глубине своей души она знает, что это так. Энсаро, мой первый сын, хороший и добрый мальчик, но он ничем не примечателен, таких множество. А Хаалиа награждён бесчисленными талантами, он — частица божества в нашем непостоянном, омрачённом страданиями и печалью мире… Я не могу позволить ему умереть молодым.
Актёр повернулся налево, и раскрашенное лицо его отобразило сожаление и безмолвную просьбу простить. Повернулся направо — и лицо «матери» осветила гордость.
— Итак, судьба Энсаро была решена, — сообщил Манью, вновь возвращаясь к бесстрастному, лишённому эмоций тону рассказчика. — Отныне ему предстояло нести на своих плечах бремя, которого он, по сути, ничем не заслужил.
Хайнэ проглотил ком, стоявший в горле.
«В этом мы с ним похожи, — подумал он. — Мне тоже досталась несправедливая судьба, которой я ничем не заслужил. Если всё это действительно правда…»
— Одного мать не знала: что Энсаро, не спавший этой ночью, слышал её мольбы к небесам и, несмотря на свой малый возраст, понял всё, потому что был от природы умён, хоть и не умел проявлять свой ум так блистательно, как его брат. Это был мальчик с тихим и кротким нравом; он смиренно переносил то, что всё внимание и восхищение окружающих приходятся на долю его младшего брата, а ему не достаётся ничего. Хаалиа предпочитал громкие и шумные игры, ему нравилось разыгрывать родителей и соседей, показывать фокусы, удивлять, а Энсаро проводил большую часть времени в саду. Он любил цветы и деревья, зверей и птиц; одно только терзало его душу — когда он видел, как одно животное загрызает другого, или как срезанные цветы медленно умирают в вазе. Раньше он не задумывался над этим, а просто тихонько плакал, жалея их, но теперь, когда он услышал, как судьба и собственная мать обрекли его на жестокую смерть, мысли о несправедливости мироустройства стали всё чаще посещать его.
Манью снова упал на колени, коснувшись лбом пола, а когда поднял голову, то лицо его было другим. В нём не осталось ни кривляний актёра, ни безразличия рассказчика, ни страданий и чувства вины матери — это лицо было наполнено тихой печалью.
— Десять лет прошло с тех пор, как я узнал о том, что за участь мне уготована. Десять лет я размышлял над тем, почему. Служительницы храма говорят, что тому, кто покоряется воле небес, будет даровано вечное блаженство, но они никак не объясняют, почему путь должен лежать через страдания, — пропел Энсаро негромким, невыразимо нежным голосом. — Также они говорят о том, что мужчина не может обладать силой жриц, но, глядя на своего брата, я понимаю, что это ложь. Мой брат умеет творить чудеса, он подчиняет себе силы стихий, он — волшебник. Я восхищаюсь им, и в то же время он — тот, кто причиняет мне самую большую боль. Сегодня, когда посреди лета неожиданно случились заморозки, птица с перебитым крылом, о которой я заботился, замёрзла, и утром я нашёл лишь окоченевший трупик… Я хотел похоронить её, проводить в последний путь, но явился Хаали и превратил тельце птицы в горсть конфетных фантиков.
Манью вдруг резко отскочил в сторону, а потом пронёсся по своей импровизированной сцене, как вихрь. Он взмахнул рукавами, и лицо его вновь преобразилось до неузнаваемости — теперь перед Хайнэ стоял мальчишка, самоуверенный и задорный, глаза его ярко блестели, на губах играла улыбка.
— Энсаро, мой глупый брат! — запел он весёлым, звучным голосом. — Хватит страдать и проливать слёзы, отыщи в своём сердце радость, стань счастливым!
Произнеся эти слова, Манью повернулся к Хайнэ другим боком и снова превратился в Энсаро, тихого, печального, нежного.
— Этот мир жесток, и я хочу разделить боль тех, кто страдает…
— Этот мир прекрасен, и я хочу разделить радость тех, кто радуется! Перестань, Энсаро, ты не сможешь оплакать каждое погибшее животное и каждого погибшего человека!
Манью, снова в роли Энсаро, отвернул голову от незримого брата и опустил взгляд.
— Когда умру я, ты тоже не будешь меня оплакивать?
Глаза Хаалиа сверкнули.
— Ты не умрёшь! — воскликнул он. — Ты знаешь, что я маг и чародей, и я найду секрет бессмертия!
— Ты расскажешь его всем людям?