Она развернула его, и Хайнэ всё-таки отвёл взгляд, не в силах смотреть на то, как она будет читать слова любви, написанные его рукой.
В последующие несколько минут он попеременно краснел и бледнел и весь облился ледяным потом.
Наконец, это стало совсем невыносимо.
Хайнэ снова посмотрел на Марик, ожидая своего приговора, но она сидела всё в той же позе, держа перед собой письмо в вытянутой руке и, судя по всему, так ничего и не прочитала.
— Я не могу, — засмеялась Марик, заметив его взгляд, и прикрыла лицо рукой. — Сама не знаю, что со мной такое, но я не могу сейчас его прочитать. Поверите или нет, но мне даже почему-то страшно! Видно, я слишком долго ждала это письмо. Простите меня, Хайнэ. Давайте, я прочту его чуть позже и перешлю ответ вам во дворец.
— Хорошо, — прошептал Хайнэ.
С одной стороны, это было ужасно — то, что всё снова откладывается, но с другой, Марик, получается, почувствовала, что это письмо — особенное… Почувствовала, даже не прочитав ни строчки.
Эта мысль приводила его в трепет.
— Ну раз уж вы здесь, то расскажите мне что-нибудь об Энсенте, — внезапно попросила Марик и, взяв Хайнэ за руки, усадила его рядом с собой на диван.
— Ч-что именно? — испугался тот, не ожидавший такого вопроса.
— Что угодно, да хотя бы просто какой-то эпизод из его жизни!
Хайнэ растерялся. Лихорадочно попытался что-нибудь придумать — но в голову, как назло, ничего не шло.
Не мог же он рассказывать Марик, к примеру, о том, что чувствовал, когда Хатори читал его повесть.
Мысли о брате натолкнули Хайнэ на спасительную идею.
Он вспомнил сцену, которую тот устроил во дворце, презрев традиции и до глубины души поразив всех гостей своим вольным поведением, и, слегка переиначив её, чтобы Марик ни о чём не догадалась, рассказал это как один из эпизодов из жизни «Энсенте Халии».
Марик хохотала и хлопала в ладоши.
Хайнэ смотрел на неё с умилением и восторгом, и в то же время в душу его закрадывалась тоска.
«Что же будет, когда она узнает, что это я? — думал он. — Ведь я совсем не такой… Это уж не говоря о том, что урод и калека».
Но всё же ему хотелось верить, что произойдёт чудо, а воспоминания о том, как Марик плакала, слушая его повесть во дворце, позволяли ему надеяться, что это не так уж невозможно.
Наконец, пришло время прощаться.
Хайнэ не хотелось, чтобы его в присутствии Марик носили на носилках, поэтому он заковылял к экипажу сам.
Во дворе стояли две довольно похожих кареты, приготовленных для отъезда, и он на мгновение растерялся.
«Этот или тот?» — в замешательстве думал он, переводя взгляд с одного экипажа на другой.
Задавать подобный вопрос слугам и показывать, что он даже не запомнил, в каком экипаже ехал из дворца, ему не хотелось.
Однако времени на раздумья не было — у него уже начинали болеть ноги, и Хайнэ решил рискнуть: наугад раскрыв дверь одного из экипажей, он забрался внутрь.
И мгновение спустя понял, что ошибся.
Дверь снова распахнулась, в экипаж заскочил юноша и, даже не поглядев на Хайнэ, бешеным голосом закричал:
— Трогай!!!
Ворота были уже открыты, и повозка в тот же момент рванула с места.
Хайнэ забился в угол, испуганно глядя на своего соседа — это был брат Марик. Тот заметил, что находится не один, только несколько минут спустя, когда экипаж уже катился с огромной скоростью по улицам города.
— Во дворе было два экипажа, — поспешно пробормотал Хайнэ. — Я случайно перепутал их и сел в ваш вместо своего… Простите.
Взгляд юноши отобразил поочередно изумление, досаду, и, наконец, какую-то горькую обречённость — так смотрит человек, когда вдобавок к его крупным бедам прибавляется какая-то мелкая неприятность. Неприятно, но, по большому счёту, уже всё равно.
— Остановите экипаж, я выйду, — робко предложил Хайнэ.
— Не смешите меня, куда я вас теперь дену, — устало сказал Никевия-младший. — Высажу посреди улицы, и вы пешком отправитесь во дворец? Ладно, езжайте со мной.
Следующую четверть часа между ними царило молчание.
Несколько факторов — любовь Никевии к чтению, его несчастливая романтическая история и то, что он, в конце концов, был братом Марик, — по-прежнему внушали Хайнэ к нему симпатию, и ему хотелось заговорить с ним, но он не знал, о чём.
Всё же он надеялся, что это совпадение окажется знаком судьбы и поможет ему подружиться с интересным человеком.
— Вы, конечно же, знаете мою историю, — вдруг произнёс Никевия и, закрыв глаза, рассмеялся. — Впрочем, кто её не знает. Даже собаки, и те потешаются надо мной.
У него был голос человека, который бесконечно устал от всего происходящего и от самого себя, но не в силах чего-либо изменить, и это причиняет ему ещё большие страдания.