А потом болезнь стала деформировать его тело, однако происходило это постепенно, и не было такого, чтобы в один день Хатори снял с него одежду и обнаружил под ней нечто, кардинально отличающееся от того, что он видел в предыдущий раз.
Вот так и получилось, что он был единственным, кому Хайнэ позволял видеть себя без одежды…
Оставшись в одной только длинной исподней рубашке из тонкого белого шёлка, Хайнэ прикрыл глаза, чтобы не видеть лиц слуг.
«Если кому-то когда-нибудь захочется подвергнуть меня самой страшной пытке, то ему нужно будет раздеть меня на глазах у целой толпы», — промелькнуло у него в голове, когда с него сняли последний предмет одежды.
От стыда и унижения ему хотелось плакать, и он низко опустил голову, мечтая только об одном — скорее оказаться в воде, которая скроет его тело от посторонних глаз.
Слуги раздёрнули занавески, ведущие в купальню, однако там Хайнэ ждало новое испытание, о котором он и помыслить не мог — вместо мрамора стены были облицованы зеркалами.
Очевидно, тот — или, скорее, та — кто отдавал распоряжение о строительстве этой купальни, был не прочь полюбоваться своим обнажённым телом во всех возможных ракурсах и даже не предполагал, каким ударом это желание обернётся в далёком будущем для калеки, панически боящегося уродства и ненавидящего собственное отражение.
А теперь это отражение смотрело на него и спереди, и сзади, и слева, и справа, и более отвратительного зрелища Хайнэ не видел в жизни.
«Омерзительный, гадкий урод, — с ожесточением думал он, сидя в бассейне и уставившись на собственные костлявые колени, некрасиво торчавшие из воды. — Лучше бы я погиб тогда, сорвавшись со Срединной Стены».
Обратно он возвращался с теми же мыслями, и лишь тогда сумел отвлечься от них, когда увидел на своей постели Онхонто.
У Хайнэ появилось ощущение, будто все краски мира вдруг сменили свой цвет с чёрного на белый.
«Красота — это нечто поразительное, — растерянно и восхищённо подумал он. — Красота одна способна изменить всё… Вид уродства способен довести до безумия, но красота — как целительный бальзам, который проливают на истерзанное страхом и отвращением сердце».
Ласково осведомившись о его самочувствии, Онхонто спросил, не желает ли он завтра отправиться вместе с ним на церемонию приветствия. Оказалось, что эта церемония была обязательной для всех обитателей дворца, однако Онхонто испросил для Хайнэ, ввиду его болезни, разрешение участвовать в ней только по желанию.
Хайнэ, все эти дни страстно ждавший встречи с Марик, которой так и не случилось — увы, она не пришла, как он надеялся, его навестить — подумал, что сможет увидеть её во время церемонии, и радостно согласился.
Посещение дорогого гостя ненадолго избавило его от печальных мыслей, однако когда он глядел вслед Онхонто, легко поднявшемуся с его постели и пошедшему к дверям, в голову ему вдруг пришло: а если бы Прекрасный увидел его без одежды, лицезрел его уродство, то как бы он поступил? Это абсолютно ничего бы не изменило в его отношении?
Хайнэ вдруг захотелось это проверить, прямо сейчас, и в то же время он знал, что никогда не решится это сделать.
Он заснул, впервые за три дня остро почувствовав собственное одиночество и вспомнив, что совсем отвык спать один в комнате.
Наутро его разбудили ещё до рассвета.
Закутавшись в несколько накидок, верхняя из которых была подбита мехом, он позволил отнести себя в сад. Онхонто уже ждал его там, и то ли его одежда была намного легче, то ли он просто двигался так легко, что создавалось подобное ощущение, но Хайнэ казался самому себе тяжеловесной каменной глыбой в сравнении с ним, хотя в реальности он, с его болезненной худобой, конечно, весил гораздо меньше.
— В нашей стране почитать Дэнрю, Морского Бога, и Айе, Богиню Весны, Природы, Цветов, — вдруг сказал Онхонто и, наклонившись, сорвал с клумбы осеннюю бледно-золотистую хризантему. — В первый день весны я раздавать букеты у входа в храме. У вас есть похожий обычай — дарить друг друга цветы, когда праздник. И сейчас, во время церемонии, каждый держит в руках цветок, который женщина потом должна обменяться с мужчиной. Это нравиться мне.
С этими словами он вручил хризантему Хайнэ.
Тот немного робко спрятал её в рукаве.
Половину оставшейся дороги его несли на носилках, а потом ему пришлось встать на ноги, однако он не слишком пожалел об этом: Онхонто обхватил его за пояс, помогая идти, и лёгкость его движений как будто передалась на какое-то время и Хайнэ.
Дорога заканчивалась возле лестницы в тысячу ступеней, которая вела к главному павильону, и Хайнэ на мгновение оторопел, увидев собравшихся у её подножия людей — их было не меньше нескольких сотен.
Заметив Онхонто, они стали выстраиваться в ряды: женщины по правую сторону аллеи, ведущей к лестнице, мужчины — напротив них, по левую. Онхонто, по-прежнему держа Хайнэ под руку, направился в толпу. Люди расступались перед ним, почтительно кланяясь; наконец, он занял своё место в центре шеренги.
Какое-то время вокруг царило молчание, а потом где-то вдалеке раздался удар гонга, возвещавший о появлении принцессы.