Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

«В мире есть много способов получить счастье, и большинство из них, к сожалению, исключает друг друга. Послушайте же меня: если земное счастье вам недоступно, то не нужно страдать и сетовать на судьбу. Это значит, что счастье другое, более полное и совершенное, встретится на вашем пути — лишь только не отвергайте его, озлобившись и закрыв своё сердце. Природа никогда не оставляет своих детей несчастными; для каждого есть свой путь».

Хайнэ перечитал эти строки ещё несколько раз, и внезапно ему как будто бы стало легче.

Может быть, подействовали прочитанные слова, а, может быть, он просто слишком исстрадался за вчерашний день, и теперь эмоции, наконец, пошли на убыль; Хайнэ предпочёл верить в первое.

Он откинулся на спинку кресла, ни о чём не думая, и застыл в золотистом мареве прозрачного, чистого осеннего утра, вливавшегося в окно вместе с лучами солнца.

Но тут Хатори окончательно проснулся и, зевнув, поднялся на ноги.

— Мыться! — бодро заявил он и, кликнув служанку, приказал ей греть воду в купальне. А потом повернулся к брату: — Будешь купаться первым или уступишь очередь грязному мне?

— Первым, — попросил Хайнэ. — Можно?

— Вот всегда так, — хмыкнул Хатори, однако согласился без особых возражений.

Он отнёс брата в купальню, помог ему помыться и переодеться.

— Всё, теперь моя очередь, — сообщил он, приладив последнюю шпильку к чёрным волосам и надев на шею брата кольцо на цепочке, которое тот снимал во время купания.

Однако Хайнэ не торопился покидать купальню.

— Что, ты хочешь наблюдать за процессом? — удивился Хатори.

— Мне просто скучно, — пробормотал Хайнэ, отводя взгляд. — Нечем заняться без тебя…

— Ну ладно, — пожал плечами брат и без особого стеснения скинул одежду.

Сидя на низкой мраморной скамейке возле стены, Хайнэ искоса бросал на него взгляды, и сердце у него рвалось от муки, ещё более невыносимой, чем мука ожидания.

Он сравнивал Хатори с собой.

Скользил взглядом по его стройному, подтянутому телу, по золотистой коже и, напоследок, по той части тела, которая, считай, отсутствовала у него самого; он умирал от зависти и от ревности.

— Где полотенце? — поморщился, тем временем, Хатори и, не испытывая ни малейшего смущения, повернулся к Хайнэ лицом. — Для тебя принесли, а для меня нет.

«Дорого бы я отдал за то, чтобы вот так же ничуть не стесняться своего обнажённого тела», — подумал Хайнэ, дрожа, как в лихорадке.

А потом в голове у него помутилось — он представил себе, как Хатори так же поворачивается к Марик, и она, тоже обнажённая, льнёт к его красивому телу.

Выбравшись из купальни, он бросился наверх и, доковыляв до спальни, ничком рухнул на постель.

«Он красивый и привлекательный, — обессиленно подумал он позже, уткнувшись лицом в подушку. — Я не мог бы винить её за то, что она легла с ним в постель, даже если бы он был для неё первым встречным мужчиной. Но неужели у неё не возникло даже тени сомнения, что это не Энсенте Халия, что это не я?..»

Он хотел было подождать письма, в котором Марик, быть может, скажет ему что-нибудь, хотя бы удивится — а потом понял, что теперь в нём в качестве посредника нет нужды, что с этого момента Марик будет писать письма напрямую Хатори.

Этого он уже не смог вынести.

Вскочив с постели, Хайнэ кликнул слуг, и ещё до того, как Хатори закончил своё купание, со двора выехал экипаж и помчался по направлению к дому семьи Фурасаку.

Когда Хайнэ приехал, Марик была ещё в постели, однако согласилась принять его.

Он проковылял в её спальню, приоткрыл двери, остановился на пороге, и сердце у него рухнуло куда-то вниз. Он сразу же понял, что для него всё кончено — такой другой она была. Необычно тихой, задумчивой, погружённой в себя и, очевидно, в воспоминания прошедшей ночи. Она даже не сразу заметила, что он вошёл.

— Госпожа, — собравшись с силами, вымолвил Хайнэ. — Наверное, мне не следовало приезжать в столь ранний час, но я переживал, поскольку чувствовал в какой-то мере свою ответственность…

Марик рассеянно улыбнулась ему.

— Благодарю вас за всё, что вы для меня сделали, Хайнэ.

Он замолчал и только поглядел на неё молящим взором.

В этом взгляде были все его исступлённые чувства и мысли: «Госпожа, я послал Хатори вместо себя, потому что не смог вынести страха перед вашим разочарованием, но в глубине души я верил, что вы поймёте, что он — не Энсенте Халия, почувствуете это сердцем, как почувствовали во дворце, что повесть, которую я написал — для вас, и слёзы навернулись вам на глаза. Неужели вы не заметили никакой разницы между тем, как разговаривает он, и как разговариваю я, неужели никакое смутное чувство не подсказало вам, что что-то не так?»