Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

Спустя какое-то время голова у него закружилась, а всё тело стало неожиданно лёгким — такого он не испытывал с тех самых пор, как болезнь изуродовала его кости, и, пожалуй, ему было хорошо, только очень уж грустно.

В комнате стало совсем светло, и он ясно видел пейзаж за окном — солнечный осенний день, золотистые кроны деревьев. Ему вдруг очень захотелось оказаться там, просто пройтись по улице, дыша чистым воздухом, любуясь астрами и хризантемами, и он сделал шаг к двери.

Один шаг, другой…

Хайнэ шёл и шёл, а комната всё не кончалась и не кончалась.

Он понял, что у него ничего не получится, и чуть вздохнув, опустился на пол — усталость брала своё, веки наливались свинцом, и ему очень хотелось немного отдохнуть. Да и к тому же, здесь, в комнате, по-прежнему было хорошо — не так хорошо, как на улице, но всё-таки светло и уютно.

Спать в такой погожий осенний полдень, когда солнце заливает лучами твою постель — одно удовольствие.

Они с Хатори часто спали так в Арне.

Хатори любит поспать…

Хайнэ слабо улыбнулся и улёгся прямо на пол, подложив руку под голову.

Сквозь нахлынувшую на него дремоту он вдруг различил какой-то странный звук — как будто бы стук — и всё-таки заставил себя приоткрыть глаза.

Сердце его слабо встрепенулось: он увидел за окном белоснежную птицу с золотым пером в хвосте.

«Это же Энике! — подумал Хайнэ, и на мгновение его охватило горькое сожаление о том, что он сделал. — Моя Энике Аста Аюн! Она вернулась…»

Однако встать и дотянуться до неё уже не было сил.

***

На этот раз Марик ждала Хатори в собственном доме. Она была одна — вопреки тому, что он слышал о ней от Ниты, когда впервые появился здесь.

Это его вполне устраивало.

Он собирался сказать ей, что между ними всё кончено, что дальнейшие свидания невозможны, и что так будет лучше для всех.

Объявлять об этом в письме Хатори не хотелось: во-первых, он не любил писать письма, во-вторых, считал, что подобные вещи лучше говорить, глядя человеку в глаза, поэтому и поехал лично.

Однако разговор начался совсем не так, как он предполагал.

— Ваш брат приезжал ко мне сегодня утром, — сообщила Марик, поднявшись на ноги.

— Хайнэ? — переспросил Хатори, изумившись.

Когда он успел? Тогда, когда говорил, что выходил погулять?

— Нита говорила мне, что вы очень привязаны друг к другу, — продолжила Марик. — И я тоже успела к нему привязаться. Он для меня как ещё один младший брат, наверное. Вы понимаете, к чему я говорю все эти вещи? Что собираюсь вам предложить?

— Нет, — честно признался Хатори.

— Я хотела бы, чтобы вы оба жили в моей семье. Жили со мной. — Марик внезапно опустила взгляд. — Были… моими мужьями. Я полагаю, что Хайнэ не будет против. Весь вопрос только в вас. Что вы скажете?

Хатори молча смотрел на неё.

Сегодня утром он принял твёрдое решение и не собирался отступать от него — не собирался, несмотря на просьбы Хайнэ и на его нежелание причинять девушке боль. Между ними ничего не может быть, кроме той единственной ночи любви, первой и последней для них.

Но такого предложения он не ожидал.

Он по-прежнему не собирался быть мужем этой девушки, но… Хайнэ?

Хатори вспомнил сцену, которую брат устроил госпоже Ниси в Арне, вспомнил его слова: «Вы что, рассчитываете, что меня ждёт блестящий брак? Что меня возьмёт к себе в дом какая-нибудь знатная столичная госпожа?»

Что, если Хайнэ этого захочет, что если это сделает его счастливым?

На мгновение Хатори растерялся; все его планы рухнули, как карточный домик. Он не любил менять свою линию поведения, он почти никогда не сомневался в своих поступках и чувствах, однако всё это оставалось верным лишь до тех пор, когда дело касалось его самого.

А брат…

Хатори редко думал об этом, но иногда у него всё же проскальзывала мысль, приносившая ему печаль и безотчётную тревогу: «Я не понимаю его, не понимаю совсем».

Обычно он не позволял этой мысли хоть как-то воздействовать на его поведение, потому что в противном случае он погрузился бы в пучину бездействия и сомнений, но сейчас это правило почему-то не сработало. Или, может, событие, которому Хайнэ придавал столько значения, и в самом деле что-то переменило в нём…

— Я понимаю, что вы, быть может, настроены против брака вообще, что эта церемония и всё связанное с ней кажется вам глупой условностью. — Марик глубоко вздохнула. — Но поймите меня тоже. Мне глубоко наплевать на традиции, на отношение общества, я бы с радостью сбежала куда-нибудь с вами и скиталась по миру, зарабатывая на жизнь актёрскими представлениями. Однако я не могу так поступить с моими отцом и матерью. Если бы вы только знали, какими хорошими родителями они были для меня с братьями, как сильно нас любили, как много сделали для нас, вы бы согласились, что я не могу поступить иначе, и не стали бы презирать меня за то, что я цепляюсь за брак и хочу передать мою фамилию детям! — внезапно с жаром воскликнула она.