Хайнэ по-прежнему не внушала энтузиазма затея Хатори, однако после встречи с Онхонто он стал совсем пассивным и безразличным ко всему и теперь только покорно приказал доложить о себе.
Хатори, последовавший совету Онхонто, прикрыл шею и часть лица веером, подхватил Хайнэ под локоть и повёл его в дом.
Двери перед ними распахнулись; все обернулись в их сторону.
Хайнэ, вне себя от ужаса, опустил взгляд, однако успел заметить отражение их с Хатори в зеркале — роскошно одетую, притягивающую взгляд женщину, держащую под руку сгорбленного тощего калеку, с трудом державшегося на ногах.
«Зачем я на это согласился? Что я делаю?» — мелькнуло в голове у Хайнэ, близкого к потере сознания.
Хатори стиснул его локоть — одновременно и более крепко, и более нежно, как могла бы сделать женщина.
— Вы не могли бы позволить нам пройти? — спросил он мягким, совершенно чужим голосом, и даже взгляд его переменился, подёрнувшись типичной женской поволокой.
Перед ними расступились, и «спутница» помогла Хайнэ устроиться на подушках, а после пододвинула к ним низкий столик и принялась сама кормить его, подливая в чашку вина и предлагая кусочки самых вкусных фруктов.
Хайнэ принимал все эти знаки внимания и нежности со смешанными чувствами ужаса и тоски.
— На нас все смотрят, — сказал он едва слышно, поворачиваясь так, чтобы самому не видеть лиц гостей.
— Так и должно быть, — ответил Хатори. — Они завидуют.
— Мне? — пробормотал Хайнэ.
— Мне.
Хайнэ вскинул голову.
— Тебе? — повторил он, чуть не расхохотавшись. — Чему именно? Что у тебя в предполагаемых возлюбленных — урод и калека?
— Да, — кивнул Хатори и, подхватив палочками с тарелки очередной кусочек фрукта, протянул ему.
Хайнэ наклонился, чтобы съесть его, с трудом сдерживая нервный смех.
— Ты понимаешь, какой это бред? — проговорил он дрожащим голосом, стиснув его запястье. — Зачем ты это мне говоришь?
— Потому что это правда, — ответил Хатори негромко, положив на его руку свою. — Завидовать человеку, которого полюбила красивая женщина, можно, но завидовать женщине, которая полюбила калеку, будут гораздо больше, хоть и не признаются в этом даже себе. Думаешь, все хотят быть любимыми? Думаешь, это приносит счастье? Пример твоего Онхонто подтверждает, что это не так. На самом деле каждому хотелось бы любить так, чтобы сила его любви была сильнее всего на свете, чтобы для неё не имели значение ни внешность, ни отношение окружающих. Но ведь признать, что ты не умеешь любить, гораздо больнее, чем то, что тебя никто не любит, правда? Поэтому все говорят себе, что хотят быть любимыми. Но сейчас они завидуют именно мне.
Хайнэ молчал, глядя на него потрясённым взглядом.
Хатори оторвал его руку от своего запястья и взял её в обе ладони.
— Заставим их завидовать ещё больше? — спросил он тихо.
— Не надо, — едва смог выговорить Хайнэ, догадавшись, что он собирается сделать.
Но Хатори, не послушав его, задрал его рукав до самого локтя и, приложив ладонь Хайнэ к своей щеке, принялся покрывать уродливую кисть поцелуями.
Время для Хайнэ остановилось; потонуло в бездонном ужасе, хлынувшем на него, накрывшем с головой вместе с лавиной чужих взглядов, устремлённых на его обнажённую руку.
Хатори, очевидно, увидел этот ужас в его остановившемся взгляде.
— Знаю, что это жестоко, — проговорил он. — Но ты был прав. В глубине души я жесток.
Он снова вернулся к руке Хайнэ, на этот раз целуя скрюченные и искривлённые пальцы.