Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

— Нет, не было, — возразил Онхонто. — Иллюзия рождается, живёт и умирает так же, как человек. И если смерть ребёнка — это жестоко, больно и против природы, то смерть старика естественна и служит для него освобождением. Когда иллюзия или мечта разрушена в самом начале своего существования, это оставляет незаживающую рану. Но когда она прожила долгую жизнь и выполнила своё назначение, приходит время ей умереть. На самом деле, это касается вообще всех чувств человека, — вдруг добавил он. — Все они проходят, должны пройти тот же путь.

— И любовь? — спросил Хайнэ печально.

Но Онхонто развеял его тоску.

— За исключением любви, — сказал он, улыбнувшись.

Они пошли вперёд, но в этот момент чей-то силуэт преградил им путь. Момент, когда этот человек — кем бы он ни был — мог ускользнуть неузнанным, был потерян, и, поняв это, Верховная Жрица спокойно выступила из тени.

Хайнэ догадался, что она пришла говорить с Райко, вероятно, подозревая, что это именно он открыл её тайну, и невольно вздрогнул.

Но худшее было впереди.

— Я никак не мог вспомнить, где видел вас раньше, — вдруг сказал Онхонто. — А так же, кто была та женщина, которая впервые сказала мне и моим родителям, что я принесу громадное несчастье своим близким и своему народу, если только любовь моя не будет завещана тому, кто не сможет на неё ответить в обычном смысле — Богине или Богу. Но теперь всё встало на свои места. Объясните мне, почему двадцать лет спустя вы передумали и лично вернулись за мной на остров, чтобы поступить вопреки своим словам и привезти меня в свою страну?

Тень бледности проскользнула по лицу Даран, но выражение его не изменилось.

— Вы обвиняете меня в том, что я нарочно привезла вас сюда, чтобы принести несчастье своему народу и своей Госпоже? — спросила она. — Что я желаю разрушить свою страну?

Онхонто задумался.

— Я полагаю, что вы сделали это ради других целей. Я хочу знать, ради каких.

— Спросите у уличных актёров, — холодно бросила Даран. — Они скажут вам, что всё, что я делаю — ради власти.

— Я сомневаюсь в этом.

— И каковы же ваши предположения?

В этот момент вдалеке показалась ещё одна фигура — Иннин, продолжавшая после своего пробуждения бесцельно бродить по саду. Теперь она услышала хорошо различимые в ночной тишине голоса и, удивившись, что кому-то так же, как ей, не спится в столь поздний час, решила подойти ближе.

Онхонто повернул к ней голову, и хотя его лицо и было теперь скрыто маской, Хайнэ вдруг как будто увидел догадку и удивление, промелькнувшие в его взгляде.

— Я полагаю… — задумчиво начал он.

Но не успел закончить.

— Замолчите! — вдруг закричала Даран, и лицо её перекосилось.

Очевидно, ощущение, что Онхонто каким-то мистическим образом узнал правду, о которой Хайнэ никогда ему не рассказывал, посетило и её тоже.

Это был первый раз на памяти Хайнэ, когда она потеряла самообладание и когда всё-таки выдала свой страх, что её тайну разоблачат.

Не дождавшись, пока Иннин покажется на аллее, она развернулась и стремительно пошла прочь.

Хайнэ прижался к Онхонто, дрожа от ночной сырости и какого-то тревожного предчувствия. Тот предложил ему пойти спать, но он отчего-то совсем не хотел ложиться в эту ночь и вместо этого предложил рискованную вылазку — поехать вместе к Малахитовому озеру, тому самому, которое в какой-то степени стало первоначалом всего случившегося, как становится первоначалом сущего стихия воды.

Ради этого пришлось разбудить Хатори, и Хайнэ опасался раздражения и ревности со стороны брата, но тот, как ни странно, ничем не выдал своего недовольства, если оно и было.

«Потом я расскажу тебе правду, — думал Хайнэ, глядя, как он, сонный, выходит во двор, чтобы приготовить экипаж. — Расскажу, что ты остался единственным воплощением красоты и физического совершенства для меня, и единственным моим братом. Расскажу тебе, что за сон мне приснился, и спрошу, было ли всё именно так на самом деле…»

Так он мысленно говорил Хатори, и тот, как будто бы понимая его, оставил их с Онхонто наедине. Заявив, что хочет дышать свежим ночным воздухом, он выбрался наружу и стал править лошадьми оттуда, изредка скашивая взгляд на неплотную бамбуковую занавеску, за прорехами в которой две тёмные тени сливались в одну, причудливую.

Когда они приехали к озеру, Хатори пожелал остаться в экипаже.

— Иди, — сказал он, зевнув, и устроился на скамье, не выпускай из руки вожжей. — Я пока посплю.

Но когда он остался один, то широко открыл глаза, в которых не было и тени сна, и долго вглядывался в усыпанное звёздами небо до тех пор, пока оно не посветлело.

Хайнэ же в это время точно так же дожидался рассвета на берегу озера, желая показать Онхонто его изумрудно-зелёный цвет.

— А ты не хочешь искупаться? — предложил ему тот, сам уж скинув свой тяжёлый наряд и зайдя по пояс в воду.