Подумав, Иннин взяла кисть и, опустившись на деревянный настил беседки, наклонилась над водой. Движение рукой — и отражение в воде покрылось лёгкой рябью. На какое-то мгновение Иннин увидела вместо него другое лицо, чужое, но такое знакомое, непохожее и похожее одновременно.
А потом оно пропало.
Но основа для будущего «рисунка» уже была.
«Хайнэ, — подумала Иннин, закрыв глаза. Рука её шевелилась, кисть рисовала длинные пряди, обрамляющие лицо. Вода в озере тихо плескалась, будто отвечая на растревожившие её движения шумными вздохами. — Я не права. У меня
Плеск воды внезапно стал иным, более глубоким — движения кисти не могли бы произвести таких звуков.
Чужая рука коснулась плеча Иннин, но она не стала открывать глаз, чувствуя, что главное, что от неё сейчас требуется — это сохранить с таким трудом найденное спокойствие.
Потому что это спокойствие и было тем, что позволяло Верховной Жрице всегда одерживать над своей ученицей верх — но Иннин больше не держала на неё зла.
По крайней мере, сейчас.
Осознав это, она как будто отдёрнула полог, скрывавший от неё какую-то часть мира, и этот мир, невиданный, необыкновенный распростёрся перед ней во всей своей полноте — но распростёрся не как перед владелицей, а как перед путешественницей, гостеприимно распахивая объятия.
Чей-то чужой мир.
Чьи-то чужие воспоминания.
Иннин внезапно почувствовала невыносимую тяжесть на сердце — и невыносимое желание увидеть тех, чей разговор пронёсся в её голове подобно дуновению ветра, морского и тёплого. Одного порыва такого ветра достаточно, чтобы перед тобой открылся целый мир — волны и утёсы, раковины и морские звёзды, корабли и бездонная синева глубин — даже если ты никогда не видел моря.
Иннин пыталась открыть глаза, одновременно не открывая их, и, в конце концов, ей это удалось.
Она открыла глаза в том, чужом мире, и чужим взглядом скользнула по лицу собеседника, молодого черноволосого мужчины с тёплым взглядом тёмно-синих глаз.
Сердце болезненно затрепетало.