«Пророк» оставляет следы

Стал вспоминать последние наставления Брауна: «Не торопитесь. В Москве день-другой освойтесь. Читайте газеты, слушайте радио. Разговаривая с людьми, не пускайтесь в рассуждения о политике. Привыкайте к их образу мысли. Вы не сразу это сумеете, ибо воспитаны в наших условиях, мыслите совсем иными категориями. И относитесь к людям в России как к инопланетным существам, постепенно проникаясь их манерой мышления. Это, понятно, придет не сразу. А командировка ваша, надо полагать, не на один год…»

В последние дни, когда он под надзором Хааса и Брауна привыкал к тому, что он не Волков, не Вольф, а Юрьев Павел Юрьевич, ему крутили какой-нибудь советский художественный фильм, он смотрел советскую кинохронику, читал советские газеты. Но этого было еще далеко не достаточно для того, чтобы полностью вжиться в роль. Он вспоминал свою недолгую туристическую поездку в СССР, когда его включили в группу каких-то студентов из Нидерландов. Как и они, он был тогда с пышной шевелюрой до плеч, в ярком спортивном костюме, почти не расставался с большими роговыми очками. Тогда несколько дней был в Ленинграде, день в Москве. А потом на самолете их возили в Ташкент и Самарканд. Были мимолетные встречи с людьми, легкое прикосновение к действительности страны. С той поры прошло более трех лет.

«По-настоящему вы «осоветитесь», когда проживете среди них автономно. А вообще хорошо, если у вас будет женщина, — вспоминал Павел наставления Брауна. — Я не думаю, что в вашей школе вам вбивали в голову мысль вести монашеский образ жизни».

А Хаас «натаскивал» его по другим дисциплинам, связанным с деятельностью проповедников «Славянской миссии». Павел пропускал мимо ушей его тягучие монологи. Он столько наслушался, пока учился! А ведь была пора, когда он верил искренне. Ему отец тоже долго казался искренне верующим. Павел верил и служил «миссии». Его, совсем молодого, допускали на большие собрания евангелистов. Он слышал «великих», и душа замирала.

Вера… Павел за годы, проведенные в школе, скорее утратил ее, чем укрепил. И тогда он, по сути дела, стал двойником. ЦРУ искало перспективных людей среди верующих эмигрантов, людей, объединявшихся в различные группы по вероисповеданию своих предков, — православных, католиков, протестантов. Одной из протестантских организаций была и «Славянская миссия».

Павел помнил, как разозлился Браун, когда узнал, что он, этот Вольф-Юрьев, значится в списках его родного ведомства. «Почему вы мне не сказали об этом сразу?» — зло спросил тогда майор. «Я не хотел этого делать при господине Хаасе», — опустив глаза, сказал Павел.

С той поры майор перестал относиться к нему как к святоше. Запомнилось напутствие Брауна. Тот прямо сказал: «Если случится провал, про меня забудьте начисто. Никакого Джона Брауна и в помине не было. У вас прекрасный, богом данный зонтик — вы эмиссар «Славянской миссии», и только. Вот и прикройтесь этим зонтиком…»

И вот он, эмиссар, ступил, наконец, на отведенную ему территорию земли, где должен был обрести братьев, приобщить их к вере, в которую был сам обращен Хаасом и Брауном.

Павел встал, принял душ, побрился, сохранив наметившиеся за эти дни усики. Стал ждать хозяина, так и не приняв его письменного предложения отобедать в одиночестве. Шел уже шестой час вечера, и тот должен был вернуться.

Кисляк действительно скоро пришел, неся в руках авоську с продуктами.

— Не обедали? — спросил он. — Ай-ай. Не обедать вредно. Ну ничего, сейчас я подогрею, и мы отужинаем. И поговорим, если пожелаете.

Когда сели за стол, Кисляк без обиняков спросил:

— Вы надолго?

— Пока не знаю, — ответил Павел. — Насколько мне известно; родственников у вас, Вадим Петрович, никаких нет. Я тоже круглый сирота. Думается, никто не помешает мне стать вашим племянником. Сейчас покажу вам свои документы.

Юрьев достал бумажник.

— Вот документы. Все подлинное. Последнее время я работал в Светлодоле. Это в Сибири.

Кисляк стал обстоятельно рассматривать документы.

— С момента вашего увольнения с работы прошло почти два месяца, — заметил он.

— Увы, — улыбнулся Павел. — Стало быть, по больничному листу я смогу получить сто процентов теперь лишь через пять лет. Ничего, как-нибудь проживем. Связь с Антоном Васильевичем у вас надежная?

— Вполне. И, как это называется, бесконтактная. А вот насчет вас мне звонит женщина и спрашивает, не вернулся ли из отпуска Юра? А я теперь скажу: «Юра вернулся, но ушел к друзьям».

— А когда должен последовать звонок?

— Между семью и восемью.

— Вот и хорошо.

— А как будем прописку делать? Временную, конечно. У нас с постоянной в Москве трудно…

— Может быть, пока так: приехал неожиданно племянник… Там видно будет. Осмотреться надо, и вот еще что: нужно будет тут у вас дома оборудовать небольшой, но надежный тайник.

— А это зачем? — побледнел Кисляк. — Может, обойдемся? На всякий случай. Вдруг обыск какой?

Павел почувствовал, что хозяин его не столь уж смел, как ему показалось вначале, и решил наперед сразу вот так, в лоб, с ним не говорить.

— Может, и правда еще что-нибудь придумаем, — согласился он.

Кисляк оживился.