Пророк (СИ)

— Я вам ничего не обещал.

Женщина снова потянула его за рукав:

— Власть сменилась, не видишь?

Они ушли, и я надеялась, что навсегда.

— Есть шанс, что все уладится? — спросил Жерард у закончившего работу патрульного.

— Я бы советовал найти нового помощника. От опиума у них ум за разум заходит. Но на вашей репутации это никак не отразится. Здоровьечка жене и новорождённой, — ответил тот и откланялся.

Жерард подошёл к приютившемуся в углу дивана Бержедону и взял его за руки:

— Спасибо. Не стоило марать себя об это.

— Это вам не стоило. Я всё сделал, а ваши руки остались чистыми. Теперь спокойно принимайтесь за работу. Жаль только, что я больше не смогу вам помогать, — старик устало опустил подбородок на грудь.

— О чём речь, старина, ты всегда будешь рядом, — Жерард обнял его и вернулся ко мне.

Остальные книжники смотрели на нас с заискивающими улыбками, готовые отозваться на любую просьбу и услужить всем, чем можно. Жаждут искупить вину. Что ж, они лишь люди.

В дверь постучали.

— Густаво! — окликнул Жерард, и паренёк бросился открывать.

Все снова встрепенулись. В гостиную вошёл молодой купец в короткой куртке и красном берете. Под мышкой он нёс большую картину в тонком чёрном подрамнике.

— Пришлось побегать, но я нашёл! — счастливо сообщил он.

Жерард поманил его за собой. Я направилась следом. Мы очутились в небольшом кабинете. Мебель в нём была расставлена настолько неудобно, что втроём было тесно. Мы сталкивались либо натыкались на шкафы, стол или стулья. Я присела, и стало легче. Жерард снял со стены пёструю картину с полуголыми пастушками, при виде которой мой отец сгорел бы со стыда. Купец повесил новую, причудливую. Пустыня. Жёлтый песок перетекает в красный, вздымается волнами, огибает сиротливо-голые скалы, чёрными щупальцами тянутся к пронзительно синему небу окаменелые деревья, тени играют ломаными гранями.

— Вызывает кошмары? — спросил Жерард.

— Что вы! Очень таинственно и чарующе. Ледяная пустыня Хельхейма плоская и холодная, совсем не такая. А настоящей я ни разу не видела, — с охотой ответила я.

— Я свожу как-нибудь, здесь неподалёку есть небольшая полупустыня. А на картине реликтовая Балез Рухез, на границе между Сальвани и Муспельсхеймом. Я рос рядом, но из-за войны пришлось уехать. До сих пор скучаю, — вспоминал он.

Купец нетерпеливо закашлялся, указывая на картину с пастушками:

— А что с этой делать?

— Выбрось или перепродай — что хочешь! — Жерард отсчитал ему несколько золотых и выпроводил к поджидавшему за дверью Густаво.

— Что ж, — Жерард потёр ладони. — Написала рассказ о своей жизни? Знаю, что это утомительно, но…

— Вовсе нет. Я веду дневник. Вот кое-что оттуда, — я вынула из вещевого мешка стопку листов.

Жерард пробежался по ним глазами и отложил.

— Замечательно, что у тебя такая страсть подмечать детали. Я бы хотел изучить сам дневник. Наверняка там найдётся нечто, что ты сочла незначительным, а мне бы показалось любопытным.

— Нет, там личное, — я отступила на шаг и упёрлась спиной в закрытую дверь. Не хотела, чтобы кто-нибудь читал моё сокровенное до моей смерти. И после… уже совсем не уверена, что хотела бы. Лишь бы Микаш никогда не узнал, что я сделала.

— Милая, ты что меня боишься? — он замер на месте, но продолжал вглядываться в моё лицо так же пристально. — Если не хочешь, не надо. Просто это могло бы помочь.

Я сняла с головы платок и принялась перебирать его в руках, пряча глаза.

— Простите, я не разбираюсь в людях. Плохие хорошо притворяются и делают всё, что ты хочешь, пока не добиваются нужного, а хорошие… они такие, как есть и не приукрашают себя, поэтому их трудно узнать.

Надеюсь, он не обиделся? Платок выпал из моих рук. Я наклонилась за ним, но Жерард оказался проворней: взял его и отложил на стол.

— После всего, что выпало на твою долю, твоё недоверие оправдано. Я вот вроде тёртый калач, а тоже обманулся. Думал, Рамиро мне друг и соратник, а он попытался отнять мой проект и обвинил невесть в чём, — Жерард навис надо мной и заглянул в глаза. Я отстранилась, сложив руки на груди, но он хорошенько меня встряхнул. — Всё, что мы тут делаем, зиждется на искренней вере и доброй воле. Обещаю, ничего из сказанного не выйдет за пределы этой комнаты. Я не буду ни смеяться, ни упрекать, а взамен отвечу на любой твой вопрос.

Я нерешительно пожала подставленную ладонь. Тонкие гибкие пальцы напоминали цепкие паучьи лапки.

— Это не вы подбросили опий?

Жерард вздохнул и спокойно ответил:

— Нет, но я его курил.

Я отпрянула. Демоны! Сколько ещё раз я буду попадаться на неискреннюю доброту?!

Жерард повернулся к картине и бродил взглядом по ребристым бороздкам на песке. Я могла уйти, но не ушла, хотя в голове продолжали вертеться сонмы неприятных образов.