Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

Много лет спустя после возвращения, уже как бы подводя итоги, Эрнестина Федоровна Тютчева писала своему брату Карлу Пфеффелю: "В ответ на одно место из вашего последнего письма, где вы намекаете на расположение князя Горчакова (который тогда уже был канцлером. - В.К.) к Тютчеву и на то, что последнему было бы не трудно воспользоваться этим расположением, чтобы получить должность за границей, я просто скажу вам, что... мой муж не может больше жить вне России; величайший интерес его ума и величайшая страсть его души - это следить день за днем, как развертывается духовная работа на его родине, и эта работа действительно такова, что может поглотить всецело внимание горячего патриота. Я даже не знаю, согласится ли он когда-нибудь совершить кратковременное путешествие за границу, настолько тяжелое у него осталось воспоминание о последнем пребывании вне России, так сильна была у него тоска по родине..."

Но, конечно, подлинное возвращение Тютчева на родину совершилось не столь уж просто и мгновенно. Уже говорилось, что с начала июля до середины сентября 1843 года он находился в России, как бы подготовляя свой окончательный приезд сюда. До нас дошел целый ряд сведений о том, что эти два с лишним месяца были чрезвычайно содержательны. Тютчев в самом широком смысле этого слова встретился с родиной.

Еще только собираясь в дорогу, он писал родителям (18 марта): "Немалым удовольствием будет для меня попасть в Москву, я не был в ней 18 лет, и мне будет приятно найти кое-какие жалкие остатки молодости, уже столь отдаленной".

Да, Тютчев последний раз был в своей родной Москве в 1825 году; во время своих отпусков 1830 и 1837 года он жил в Петербурге, куда, специально для встречи с ним, приезжали родители. Теперь же он отправился прямо в Москву, которая произвела на него очень сильное и глубокое впечатление. 14 июля он не без торжественности писал жене: "Вчера, 13-го, между 2 и 3 часами пополудни я дорого дал бы за то, чтобы ты оказалась возле меня. Я был в Кремле. Как бы ты восхитилась и прониклась тем, что открывалось моему взору в тот миг!.. Это единственное во всем мире зрелище... Если тебе нравится Прага, то что же сказала бы ты о Кремле!" В следующем письме, 26 июля, Тютчев писал: "Мне хотелось бы показать тебе самый город в его огромном разнообразии... Нечто мощное и невозмутимое разлито над этим городом".

Тютчев навестил дом в Армянском переулке, где прошли его отрочество и юность (родители еще в 1829 году продали это похожее на дворец здание церковным властям, и в нем помещался теперь "Дом призрения вдов и сирот духовного звания").

Несколько раз поэт побывал на спектаклях Малого театра, где перед ним предстала "столь хорошая" труппа, что он не мог не признаться: "Я был поражен. Исключая Париж, нигде за границей нет труппы, которая могла бы соперничать с нею". Речь шла о таких актерах Малого театра, как Щепкин, Мочалов и молодые Пров Садовский, Иван Самарин, Сергей Шумский и др.; Тютчев сразу сумел оценить всемирное достоинство их искусства.

Вскоре по приезде поэт встречается с Погодиным и Шевыревым; последний писал 19 июля: "Нам только приятно говорят люди европейские, как Тютчев. Так и должно". Снова возникает это определение "европейский" (подразумевающее- "всемирный"), о котором говорилось выше.

25 июля Тютчев посещает едва ли не главный тогда центр культурной жизни Москвы - дом Елагиных-Киреевских у Красных ворот, где он встретился очевидно, впервые - с Чаадаевым, Самариным, братьями Аксаковыми, а также со своими уже давними друзьями братьями Киреевскими, с Хомяковым и другими, о которых он на следующий день, 26 июля, писал жене в Мюнхен: "Встретил... несколько университетских товарищей, среди которых иные составили себе имя в литературе и стали действительно выдающимися людьми".

По всей вероятности, Тютчев встречался тогда в Москве и с рядом видных историков, таких, как И.М.Снегирев (1793-1868) и О.М.Бодянский (1808-1877), с которыми он позднее будет тесно связан. Собственно говоря, и главные тогдашние интересы Чаадаева, братьев Киреевских и Аксаковых, Хомякова, Самарина, Погодина, Шевырева были сосредоточены в области русской и мировой истории в широком смысле этого слова; даже памятники древнерусской литературы, устное народное творчество и самый русский язык были для них прежде всего воплощениями исторического развития России.

Тютчев пробыл в Москве не так уж долго, но его несравненный дар мгновенно и во всем объеме схватывать все то, что глубоко его интересовало, позволил ему освоить выдающиеся достижения русской историографии после Карамзина.