Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

Единственный упрек - если только это можно назвать упреком - в "безрассудности" мысли, что совершенно закономерно для человека поколения любомудров. Да, Тютчев полагал - и для этого, несомненно, были серьезные основания, - что декабристы никак не могли одержать победу. Это, кстати сказать, совпадало с чисто жертвенным самосознанием многих декабристов. Сам Рылеев не раз высказывал убеждение в неотвратимости гибели, - в частности, в своих знаменитых стихах:

Известно мне: погибель ждет

Того, кто первый восстает...

Александр Одоевский восклицал накануне 14 декабря: "Умрем, ах, как славно мы умрем!.."

Об этом, собственно, и говорит Тютчев, создавая жестокий, но глубоко поэтический образ "скудной крови", которая, "дымясь, сверкнула на вековой громаде льдов". Можно сказать, что Тютчев преувеличил мощь Империи, изображая ее как "вечный полюс", который почти невозможно "растопить", как "вековую громаду льдов", дышащую "зимой железной". Но в 1826 году неимоверно трудно было думать по-иному. В то же время в стихах нет, конечно же, никакого "поношения" декабристов (хотя иные авторы работ о Тютчеве и пытались это вычитать в данном стихотворении). Сам образ сверкнувшей на вековой громаде льдов - как ослепительная искра - крови исключает такое истолкование.

Тютчев оказался не прав только в одном - в утверждении, что "не осталось и следов". Достаточно вспомнить о явившихся через десятилетие на общественную арену Герцене и Огареве, чтобы убедиться в неуничтожимости этих следов...

Но сразу же следует сказать, что Герцен, вдохновлявшийся героическим примером декабристов, продолжал их дело уже на совсем другом уровне, - на уровне гораздо более высокой культуры мысли и с гораздо более глубоким историческим сознанием. И в этом отношении он, как и его сверстник Станкевич, опирался на духовное творчество любомудров.

В 1832 году двадцатилетний Герцен рекомендует своему другу (рано умершему) Николаю Астракову диссертацию любомудра Максимовича "О системах растительного царства" (1827), советуя "прочесть это изящнейшее творение по сей части мира, философское направление и высокое понятие о науке - и науках естественных".

В 1835 году Герцен пишет Николаю Кетчеру о вышедшем тогда в свет произведении Владимира Одоевского: "Читал ли ты в "Московском наблюдателе" статью "Себастиан Бах"? Что за прелесть. Она сильно подействовала на меня".

Как уже говорилось, на рубеже 1830-1840-х годов несколько выдающихся любомудров стали основоположниками славянофильства. Герцен в течение сороковых годов все более решительно борется с славянофильскими концепциями. Но он не изменяет своей самой высокой оценки деятельности любомудров в предславянофильский период. Так, 21 декабря 1843 года, когда борьба "двух станов" (по герценовскому определению) уже разгорелась вовсю, он записывает в дневнике: "На днях пробежал я 1 ? "Европейца" (журнал, который в 1832 году издавал Иван Киреевский. - В.К.). Статьи Ив. Киреевского удивительны; они предупредили современное направление в самой Европе, - какая здоровая, сильная голова, какой талант, слог...". Стоит заметить, что характеристика - "предупредили современное направление в самой Европе" - была для того времени в устах Герцена высочайшей, ни с чем не сравнимой похвалой (лишь много позднее он стал относиться к европейской мысли значительно более критически), и что очень трудно назвать какие-либо другие явления тогдашней русской культуры, о которых Герцен мог бы сказать нечто подобное.

Непримиримо споря с бывшими любомудрами, Герцен не переставал ценить их глубоко разработанную философскую культуру. 21 декабря 1842 года он записал: "Вчера продолжительный спор у меня с Хомяковым о современной философии. Удивительный дар, быстрота соображения, память чрезвычайная, объем пониманья широк, верен себе... Необыкновенная способность. Я рад был этому спору, я мог некоторым образом изведать силы свои, с таким бойцом помериться стоит всякого ученья... Консеквентность (последовательность. В.К.) его во многом выше формалистов гегельянских... Опровергая Гегеля, Хомяков не держится в всеобщих замечаниях, в результатах, - нет... он идет в самую глубь, в самое сердце, то есть в развитие логической идеи..."

Оценки Герцена поистине более чем беспристрастны, - ведь речь идет о заведомых его противниках. При всей остроте полемики он не может не воскликнуть (1843 год): "Что за прекрасная, сильная личность Ивана Киреевского!"

Значительно позднее, в 1861 году, Герцен писал об уже покойных братьях Киреевских и Хомякове: "...Закрывая глаза, они могли сказать себе с полным сознанием, что они сделали то, что хотели сделать... Они остановили увлеченное общественное мнение и заставили призадуматься всех серьезных людей.

С них начинается перелом русской мысли. И когда мы это говорим, кажется, нас нельзя заподозрить в пристрастии".

Еще позднее, в 1867 году, Герцен написал: "Середь ночи, следовавшей за 14 декабрем... первые, закричавшие "земля", были московские славянофилы".