Но вот мои глаза упали на вазу с цветами, которая выступала из зарослей самшита рядом со мной. В этой вазе среди нескольких незабудок был великолепный экземпляр странного цветка, который встречается также, как некий зловещий символ, в прекраснейших садах мира, на Корфу и Борромео, который называется «цветком страсти». Считается, что он был найден среди орудий пытки на Голгофе. Его треугольный след действительно имеет форму креста; его черные тычинки похожи на молотки; пятна на широко раскрытой чашечке наводят на мысль о гвоздях; а желтоватые края его темно-синих лепестков напоминают терновый венец. Этот трагический цветок играл траурную ноту в этом концерте, полном томности и умирающей роскоши. Вслед за цветами любви и радости цветок страсти также захотел говорить со мной и сказал: «Мои счастливые сестры могут умереть с улыбкой, а я, самый выносливый, переживу их, и я плачу молча над скорбью мира. В этот час радость и красота покинули землю. Единый Бог, который владычествует еще, – это тот, кто принял смерть на кресте. Нужно уметь страдать и умирать, чтобы вновь обрести Небеса».
Едва зашло солнце, как все погрузилось во тьму. Серое покрывало сразу простерлось над виллой д’Эсте и ее окрестностями. Громадные черные конусы кипарисов приняли сумрачный вид и теперь казались лишь гигантскими фантомами, стражами погребального поля. Похоронный сумрак простерся над водоемами и статуями. Наверху лестницы феерическая вилла приняла вид мавзолея, венчающего заброшенное кладбище.
Я поторопился покинуть обворожительный сад, который в этот час утратил всю свою магию, и поспешно вернулся в Тиволи. Там я хотел последний раз взглянуть на каскад и услышать то, что говорит ночью
Пройдя по мосту через горный поток над водопадом, я спустился по спиральной тропе в бездну до грота Нептуна. Сгустился вечер. Умирающий свет дня едва освещал стены пещеры, пересеченной ручьями на склонах горы. Водопад страшно ревел во мраке. Можно было поверить, что находишься в одной из тех бездн Дантова ада, где бушуют демоны. Поскольку я искал уголок, чтобы присесть во впадине скалы, летучие мыши вылетели оттуда, напугав меня. Не знаю, отчего суровый скалистый ноктюрн навел меня на мысль о стихах «О человеческой душе» императора Адриана, первого строителя виллы, который некогда жил в этих местах и владел всей горой Тиволи, как бы неким святилищем своих воспоминаний и своей славы. Никогда лучше не были описаны беспокойные странствия души после смерти, чем в этих загадочных строках:
Маленькая душа, странствующая и ласкающая, гостья и подруга сердца, – пламя или маленькая искра, погребенная во мраке – дымном ада, увы! Меня несет – словно суетный образ, сказка тени – или плачущая вдова – ее тело, словно умерший муж. Я осуждена на страдание рождаться – ни живой, ни мертвой – подобно летучей мыши – после конца божественного дня – я влачусь, ночная и тоскующая – пока не возродится Люцифер (Утренняя звезда),