Охваченный шумом вод, желавших вовлечь меня в свое падение, я повторял эти меланхолические стихи и думал: о обманчивая история, о вечная неуверенность философий и религий! Император Адриан был большим эрудитом и одним из умнейших людей эпохи. Он проехал всю свою Империю как художник и мыслитель. Он изучал Дельфы, Афины, Элевсин, Мемфис и Фивы. Он проводил раскопки в Греции, Африке, Испании и Галлии. Повсюду он повелевал возводить гигантские памятники, бросающие вызов векам. Он построил для себя самую большую из гробниц, которая существует и по сей день и из которой был создан замок св. Ангела. Но когда на берегу иной реки он размышлял о своей посмертной участи, эта сумрачная элегия вместила все, что он сумел открыть или предположить о судьбе бедной души императора, гонимой ветрами Тартара. Он видел, как ее несет вихрь в образе летучей мыши!
Я вышел из грота, чтобы избежать этих загробных образов, этих грустных мыслей.
Через час я стоял над обрывом, на маленькой террасе древнего храма Сивиллы. Ночь смешала все в черной массе, но восходящая луна озаряла, словно фонарь над бездной, элегантную полукруглую колоннаду храма Весты. В глубине величественный и грозный голос Анио пел, смягченный расстоянием.
Тогда ко мне пришло другое воспоминание. Столетием раньше здесь проходил Шатобриан со своей уже почти умирающей подругой мадам де Бомон. Когда их коляска остановилась на мосту, знаменитый писатель предложил хрупкой больной дойти до каскада и спуститься в грот Нептуна. Она сделала усилие, чтобы подняться, но, чувствуя себя слишком слабой, чтобы идти, откинулась на спинку сиденья и сказала: «Пусть несутся потоки!»
О, какая печальная мысль скрыта в этом восклицании женщины о непрекращающемся счастье в беге времени, истинный крик души, которая искала мира в другом сердце, но не обрела ни земного, ни небесного отечества. А обрел ли сам Шатобриан от этого пейзажа и от этого эпизода более живую веру, более утешительную твердость? Вот что он позже сказал об этом: «Потоки, которые вы ощущаете в этой глубокой ночи, исчезнете ли вы быстрее, чем дни человеческие, или вы можете нам сказать, чтоў есть человек, вы, которые видели столько ушедших поколений?»
Так через две тысячи лет христианства человек знал не больше, чем прежде, о судьбе души и о ее посмертном бытии. Напротив, скорее можно сказать, что он отступил из полумрака сомнения во тьму отрицания. И все же были храмы, пророки, ясновидящие и сивиллы. Что сказали бы они сегодня?
Таковы были мои мысли в конце дня, проведенного на вилле д’Эсте. На следующий день, прощаясь с Римом, с его фонтанами и с Италией, я не переставал думать о словах нежной и несчастной возлюбленной своему знаменитому другу, когда она умирала и покидала этот мир. И по сей день, когда я воскрешаю в памяти Тиволи, мне кажется, что над монотонным шумом воды, в гармоничной пропасти витают роковые слова мадам де Бомон, относящиеся ко всем человеческим делам: «Пусть несутся потоки!»II. Ночь в храме Сивиллы
Через Смерть и Возрождение к божественному дню!
Шелли
Много времени спустя я видел такой сон. Снова я оказался один в храме Сивиллы. Как и тогда, меня окружали темные массы, а поток вечно шумел в бездне своим торжественным голосом. Но над землей сверкали величественные иероглифы небосвода.