Прорвемся, опера!

— И кто? — вкрадчиво спросил Устинов, покусывая кончик уса. — Кто там сидит?

Дверь была закрытой, а рядом с ней лежал разломанный кусок кирпича. Картина произошедшего стала ясна, кирпич сломался (и явно не сам по себе), половина осталась там, половина здесь, а дверь морга захлопнулась. И изнутри её не открыть.

Но если Шухов не успел уйти…

— Открывай! — раздался сдавленный хриплый крик с той стороны. В дверь кто-то начал барабанить кулаками и ногами. — Открывай! Я начальник уголовного розыска! Подполковник Шухов! Открой, сука, кому говорят! Суки, вы где там⁈

— А чего ты его не выпускаешь? — удивился Устинов.

— Нельзя его выпускать! — сторож вцепился ему в руку. — Нельзя! Ручка сказал, сегодня мента мёртвого привезли, а он не упокоился, потому что буйный!

— Чего? — спросил я но, кажется, начиная догадываться.

— Говорит, бандиты мента недавно убили, — продолжал трясущийся сторож. — А он всё упокоиться с миром не может. Как стемнеет, говорит, он встаёт и идёт искать того, кто его убил! И выпускать его ни в коем случае нельзя.

— И ты поверил, — заключил я. — У тебя что, первая смена сегодня?

Сторож яростно закивал.

— Сначала думал, свихнулся Ручка, алкаш старый, или прикалывается, — мужик икнул.

Запах перегара шёл сильный, значит, он и правда выпил в свой первый рабочий день, и ладно бы только это, так он закусил меньше, чем следовало. Сторожа часто тогда пили, особенно в морге. А чего им сторожить-то, в теории? Никто отсюда не сбежит. Да и бутылку я приметил ещё днём. Скорее всего, сторож пил с утра, может быть, даже вместе с самим Ручкой, поэтому и не видел, что вместе с нами пришёл Шухов.

Всё в кучу, и первая смена, и шутка над новичком, и Устинов нашёл время подстебать руководство. Вынул кирпич. Вот и результат.

Но, судя по виду Василия Иваныча, он никак не ожидал, что Ручка внесёт свой вклад и не даст выпустить нашего шефа. Впрочем, не скажу, что Устинова это огорчило. Наоборот, он явно думал, как получше об этом рассказать остальным, чтобы вышло смешнее.

— А потом как начали стучать! — воскликнул сторож. — Я чуть не пересрался! И вам звонить давай! Вечером ещё постучали, я думал, они только ночью ходят!

— А мел зачем? — Устинов показал на руку.

— Ручка говорит, что когда мент поднимется, надо его крёстным знаменем осенить, перекрестить, то бишь. Тогда мент успокоится и обратно на каталку ляжет. И тогда, говорит, надо зайти туда, в холодильник, на полу круг мелом нарисовать, и он уже никуда из него до утра не уйдёт. А я дверь крестил, и ничего, он так и орал!

— Дурень ты, — Устинов похлопал себя по лбу. — Надо было дверь открыть и перекрестить, а ты здесь сидишь. Вот он и буйствует. Правильно хоть крестил-то? Как положено?

Ручка, хоть и алкоголик, а человек начитанный, и про Вия, само собой, в курсе. Надо было только добавить про петухов, чьё пение… Но и так понятно, что он тот ещё юморист, да и Шухова наш судмед не любил особенно сильно.

— Открывай! — раздался крик, а следом снова стук.

— Может, оставим его там до утра? — предложил Устинов с хитрым видом. — А потом устанет, уснёт, и мы его мелом обведём, чтобы он на работу больше не вернулся. Без него намного спокойнее.

— Нет, давай его, короче, сначала перекрестим, — сказал я. — И святой водой отпоим. А ты, мужик, вали-ка отсюда, а то он тебя к себе заберёт. И на глаза ему не попадайся. Потом вернёшься, когда мы уйдём.

Упрашивать его не пришлось, сторожа как ветром сдуло. Я достал ключик и громко закричал:

— Уже бежим, Вадим Петрович!

— Бежим со всех ног, — поддержал меня Устинов. — Как узнали, что случилось, сразу поехали!

— Быстрее! — вопил Шухов из-за двери. — Тут вонища!

На окнах морга решетки, и сами окна не открываются. Вот Шухов и долбился в дверь, пугал сторожа.

Я открыл замок и потянул дверь на себя. Шухов, быстрый, как пуля, и бледный, как покойник, вылетел оттуда. Его трясло то ли от холода, то ли от страха, но взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Кто меня, сука, запер⁈ — прохрипел он. — Найду — уничтожу.

— Так это, Петрович, — Устинов с трудом наклонился и показал на обломок кирпича. — Говорили же, следить надо за этим. Вот он лопнул, и дверь закрылась. Ты ей, случаем, не хлопал?

— Допустим. И чё, никто меня не слышал? — Шухов повернулся к нему и прищурил взгляд. — Сторож ведь должен здесь дежурить. Или это ты сделал? Ты меня закрыл, Устинов⁈

— Да ты что, Петрович, да как ты мог подумать о таком? — Василий Иваныч всплеснул руками. — Мы как с Пашкой подумали, что ты до сих пор не возвращаешься, а уже вечер, вот сразу и поехали. Да и Федорчук заходил, три раза, всё тебя спрашивал, а ты же здесь остался работать. Подумали, вдруг что-то случилось, что ты не приехал в свой кабинет-то? Подумали сердце, может, подвело, запах-то тяжёлый, для непривычного-то, а мы уже уехали.

И говорил он с таким жаром, что я и сам ему поверил. Шухов помотал головой и оглушительно чихнул.

— А сторож где? И Ручка?

— Да чё с них взять, с алкашни? — Устинов отмахнулся. — Сколько с Ручкой воюем, а он ещё хуже пить стал. Вот и не слышали. Вот лучше на, дерябни, пока не заболел.