Прорвемся, опера!

Поздно, собачников уже нет, прохожих тоже, по темноте ходить теперь было не особо принято. По ночи шляться в нашем городе в такое время — дело совсем не безопасное, нормальные люди дома сидят и Санта-Барбару смотрят. И в самом-то городе ночного освещения не было, выключали за долги перед энергосетями, а на нашей улице и включать-то было нечего, давно все фонари побили.

Но зато на этом пустыре можно спокойно ходить, не боясь, что собака наступит на шприц, брошенный очередным нариком. Никаких чудес, просто в окрестных домах жило много бывших и действующих ментов, и наркоманов гоняли отсюда жёстко, не давая им и шанса здесь закрепиться.

Я походил, освежился, почти протрезвел, побросал резиновый жёваный мячик собаке, и, когда Сан Саныч уже наигрался, направился домой. Пока гуляли, во дворе собралась компания. Я услышал смех ещё издалека, потом резкий звон битого стекла — и смех погромче. Это что? Напились и бьют окна?

Но смех не злой и не пьяный. Когда подошёл поближе, я увидел группку парней, сидящих на лавках за столиком в дворовой беседке. Двое из них только что в шутку боролись и случайно сбили бутылку со стола, которая и разбилась, ударившись о камень. Что необычно для таких компаний, про осколки они не забыли, а начали их собирать при свете шахтёрского фонаря, стоящего на столе.

Ну, приличная компания, никого не задирают, так что пусть развлекаются, чего им мешать. Только собрался заходить домой, как один из них поднял со скамейки гитару и вручил другому, обращаясь к нему немного торжественно:

— Товарищ лейтенант, спойте-ка нам.

— Да хорош, Стёпа, — второй замахал руками. — Какой я тебе товарищ лейтенант? На гражданке же мы, пацаны. Всё… отвоевали. Ты как выпьешь, вечно какой-то официальный становишься, ха.

Все засмеялись, но продолжали упрашивать лейтенанта спеть. А я замер… какой же у него знакомый голос. С возрастом сильно изменится, но сейчас ещё очень молодой, звонкий. Ну точно! Я его узнал, ещё даже не видя в лицо.

— Ладно, уболтали, — парень взял гитару и сел на скамейку. — Ща, как там было?

Лейтенант взял пару пробных аккордов, прокашлялся, заиграл и запел:

— Что такое осень — это небо…

Остальные смотрели на него. Вряд ли они после войны чувствуют себя спокойно, скорее всего, у них в душе вечная тревога и ожидание чего-то плохого. В мирной жизни многим сложно себя найти, особенно после того, что творилось в Чечне.

Но сейчас они среди своих, отдыхают, расслабляются. А про осень поет — Витя Орлов и его знакомые парни, ветераны первой чеченской, костяк будущей ОПГ «Орловские». Хорошие парни, но пойдут по кривой и опасной дорожке, если я прямо сейчас ничего не сделаю.

Почему именно сейчас? А потому что прекрасно помню из прошлой жизни, что на дембелей с самого первого дня начались наезды, которые их потом окончательно достанут, и однажды они решат показать силу. А силы у них было много, и боевой опыт имелся. Калаш для них, что брат родной.

В конце концов по прошествии нескольких лет из них всех выживет только сам Орлов, но сейчас он, молодой высокий парень в джинсовой куртке, тесной ему, потому что он ходил в ней ещё до института, мало походил на того матёрого криминального авторитета, кем станет потом. Каким я его взял в будущем.

Он мой одногодок, учился в институте с военной кафедрой, поэтому оказался в армии в звании лейтенанта. Вместе с простыми срочниками попал прямиком в мясорубку, из которой они едва выбрались.

Зря я в прошлой жизни прошёл мимо, может, что-то бы для них закончилось иначе. Но зато могу исправить всё сейчас.

Когда песня заканчивалась, я уже подошёл ближе, и они все на меня уставились.

— Сидеть, Саня, — скомандовал я псу, и он сел. — С возвращением домой, Витька.

— О! Паха Васильев, — узнал меня Орлов, отложил гитару и пошёл ко мне. — А я к тебе заходил днём, на меня только полаяли через дверь, — он засмеялся и кивнул на пса.

— На нас все лают, — сказал кто-то очень тихо.

Не сказал бы, что мы с Орловым были друзьями, но одногодки, живущие рядом друг с другом, часто хорошо общаются между собой. Вот и Витьку я раньше видел каждый день, болтали с ним постоянно.

Ну а потом стали врагами, я — мент, он бандит.

Но ведь до этого можно не доводить.

Он подошёл ближе и пожал мне руку. Пахнуло водочным перегаром, впрочем, я и сам сегодня не эталон трезвости. Зато новая встреча прошла намного приветливее, чем когда мы виделись в ИВС.

— Посидишь с нами? — предложил он и представил меня остальным. — Вот, Паха Васильев, мой сосед.

— Мент, — сказал кто-то из сидящих в темноте.

Прозвучало это несколько враждебно.

— И не скрываю, — произнёс я, усаживаясь с края скамейки.

Сан Саныч сел рядом. Пьяных он не любил, но меня слушался, и без моей команды даже не рыкнет.

— Можно? — кто-то робко протянул к нему руку, но остановился.

— Можно, — я взял его за ошейник. — Дай лапу, Сан Саныч.