Прорыв

Адреса на папиросной коробке привели его на узкую и сыроватую улочку без тротуаров, по которым мчались маленькие "фиаты", заставляя прохожих прижиматься к полуоблупленным стенам. В первой же квартире, в которую он постучал, знали о приезжих по фамилии Гур, и мальчик с ободранными коленками, в кипе на затылке, подвел Наума к нужному подъезду. По дороге был магазин, Наум купил итальянское "кьянти" -- самую большую бутыль в плетеной корзинке, набрал разных сыров, маслин и ввалился в квартиру, странно похожую на московскую "коммуналку" тридцатых годов. Пожалуй, коридор был пошире, да на стене не висят корыта. А в остальном, -- по количеству дверей, разнообразию запахов, да кухне в конце коридора, из которой выглянуло несколько женщин, точь-в-точь московская коммуналка"...

За обшарпанной дверью отозвался звучный мягкий голос Гули."Кен!.. воскликнула она на иврите. -- Да! Наум ввалился в комнату, бросил бутыль и пакеты на кровать, обнял Сергуню, шагнувшего к нему, затем Гулю, которая по-прежнему стояла руки "по швам", как солдат.

-- Здравствуй, изменщица! -- воскликнул Наум. -- Ты снова "лопухнулась"? Забыла, как мы с тобой мчались в Малаховку, к нашим "подписантам"...

-- Я ни о чем не забыла, -- Геула ответила жестко, без улыбки, и Наум обругал себя за скомороший тон.

Больше об отъезде не говорили. До самого вечера. Сергуня снял со стены гитару и забренчал любимое:

-- Мой друг уехал в Магадан, Снимите шляпу, снимите шляпу...

Глаза у Геулы стали влажными. Она встала со стула, и Наум испугался -уйдет!.. Но она, видно, пересилила себя, принялась рассказывать, не дожидаясь вопросов и уходя от того, что Науму не терпелось узнать прежде всего: "Почему?!" Если поверить, ее мучил сейчас лишь позорный стресс немоты. В Израиле, наконец, обрели язык, и снова улица, магазин, автобус, полиция, - все доводит до исступления...

-- Не корчь жалких рож, Наум! -- перебила она самое себя. -- "Гетто! Гетто!" А что такое Берлинская стена? Или московский ОВИР?.. Что еще ждать от социалистов? Первая заповедь -- запереть собственных граждан на замок!

Сергуня кинул гитару на койку. -- Берлинская стена? 0'кэй! -- Он усмехнулся одной щекой. -- У кого есть тридцать-сорок тысяч долларов, идет в любое посольство, заявляет, что хочет открыть в их стране "дело", и все! При мне израильтянин показал в американском посольстве свой долларовый счет. Пока он заполнял бумаги, ему даже кофе принесли. Заперли нас, у которых ни гроша за душой. -- Сергуня прошелся по комнатке, руки за спиной, повернулся к Науму. -- Это как чума! Есть международный закон о беженцах. На раздумье человеку дается один год. Где он, закон? Ты видел, как перехватывают людей с "лессе-пассе"? На всех дорогах. Французские ажаны. Итальянские карабинеры. Все топчут ногами международные законы -- по просьбе правительства Ицхака Рабина. Это не чума?.. Могила, острят, теперь живет над Атлантическим океаном, в "Боинге". Что он нам еще готовит, этот сталинский сокол... в сионистских перышках? -- Сергуня снова помотался из угла в угол своей дергающейся нырковой походкой, схватил гитару.

Он быстро устал, и гитару попросил Наум. Наум играл лучше, почти профессионально. Не случайно его незатейливая песенка о любви к тель-авивской тете стала почти знаменитой. Он помотал длинной шеей и, взяв аккорд, затянул своим высоким, "бабьим" голосом: -- Хава, Нагила хава!..

В стенку постучали кулаком. Сильно. Требовательно. Наум растерянно огляделся.

-- Не расстравляй душу, -- сказала Геула, накрывавшая на стол. -Вокруг люди.

-- Кто они? -- почему-то шепотом спросил Наум. -- Вроде вас?

-- Нет, в основном рабочие. Маляры, токари... Здесь восемнадцать семей, всего-навсего. Главное гетто -- в Остии, мы тоже, наверное, туда двинемся. До кучи. Как живут? Спроси. Только не нарвись! Тут есть ребята -- на грани сумасшествия. Полтора года тут. Спят в брошенных машинах. Хотели уехать -не пускают. Пытались жениться -- не женят. Права на работу нет. Израильский паспорт, как бубновый туз на спине... Понять не могут, что стряслось. А ты можешь? Даже при том, что ты про гуманизм бен гурионов наслышан хорошо... Вернешься, спроси Могилу, почему он доводит людей до сумасшествия?.. Что?.. Тут свой быт, свои страхи, даже свой собственный самиздат. Написал кто-то до нас, и вот пошло, переписывают в тетрадки. Сергуня, покажи Науму. Он давно не читал самиздата...

Наум принялся читать поэму о государстве, построенном энтузиастами-разномыслами, в полном согласии.

"...Но кто уж очень возражал,

Всегда, бывало, уезжал...

А с прочими договорились

На почве займов из казны,

И вот такие получились

Тут пифагоровы штаны

Налево -- коалиция,

Направо -- оппозиция.

А сверху сыплет дядя Сэм,

Чтобы хватило тем и сем...

...И поднялся из топи блат

Бюрократический клоповник,

Где не поймешь, кто уголовник,

А кто идейный партократ...