Прорыв

-- Вы что, меня боитесь? Неужто у меня такая рожа страшная?.. -Заметив улыбки, продолжал спокойнее: -- Давайте обсудим. Со всех сторон... Я был в Америке. Там существует эмиграционная квота. Скольких-то пускают, остальные -- осади назад!.. Эмигрантам из СССР повезло. Ска-азочно! Конгресс США приравнял их к политическим беженцам. Специальным законом. Ковровую дорожку положили под ноги... Я, видите сами, болею за вас всей душой: мои близкие-родные здесь, но слу-у-шайте, вы под этот закон не подпадаете. Вы -израильские граждане! -- Наум долго и горячо развивал эту мысль, косясь краем глаза на Геулу и Сергея, которые теперь-то уж не могут не осознать полной безнадежности их положения. Черт побери, он их увезет! -- Слу-ушайте! При самом горячем желании Белого Дома... даже он не может пустить вас в Штаты, не проведя через конгресс соответствующего закона! А это длиннющая процедура...

-- А почему раньше Хаяс брал? -- перебил парень в кирзе. -- Хоть с "дарконом", хоть с "лессе-пассе"... Всех, кто из Союза выскочил... А потом как обрезало!.. Предъяви в посольстве банковский счет. Да кругленький! Закон, что дышло?..

-- Напротив! Стали применять закон. За-акон!.. Ума не приложу, почему вы вините во всем Ицхака Рабина и Киссинджера, словно их черт одной веревочкой связал! Они, что ли, держат вас за горло?!

-- Это можно считать доказанным! -- прозвучало сбоку. Голос тихий, звенящий, напряженный. Наум не сразу понял, кто говорит. Оказалось, учитель. Глаза у него огромные, и в каждом точно по свечечке загорелось. Огонь злой.

-- Можете судить сами... если захотите! Людей с израильским "дарконом" перестали брать во всех странах одномоментно!.. Не только еврейские организации. Но и толстовский фонд, и католические центры. Нас выставил на улицу даже Каритас, который помогал любому беглецу. "Каритас" по латыни милосердие. Нет нам милосердия!.. Все эти фонды существуют на деньги американского правительства. Повторяю, нас отшвырнули о д н о м о м е н т н о и семиты, и антисемиты. Следовательно, израильскому Ицхаку в одиночку такое не осилить бы... Кто помогал-способствовал? По моему убеждению, наше гетто должно быть по праву названо двумя именами: Гетто имени Ицхака Рабина и Генри Киссинджера.

Наум вобрал голову в плечи. Голова горела. Загнать евреев в гетто в семидесятых годах XX века?

-- Вы ошеломлены? -- прозвучал вновь звенящий голос. -- Федор Михайлович предвидел и Киссинджера, и Ицхака Рабина. Человек для них -- ноль без палочки. Бесы! Они одни такие? Нашелся уже какой-то ученый скот, который во всем обвиняет нас и "прямиков". Де, подставили ножку эмиграции. Мелкий бес, но -- бес... Он прозрел, Федор Михайлович, когда его сломала каторга. Распознал породу...

Наум быстро налил вина в два стакана, один протянул учителю. -- Выпьем, дружище! Чтоб история разобралась, кто из нас прав, До корня дошла... Такое не простится никому!

Хлопнула входная дверь. Кто-то прокричал на смеси всех языков: -Исраэли гетто хи-ир?.. Хир! Давай-давай! Ариведерчи! -- Кричал шофер такси. Он привез двух бухарских евреев. Тут же уехал, а они остались. Ему лет двадцать восемь, в европейском пиджаке и остроносых бухарских сапогах. На голове черная кипа, окаймленная серебром. Ей года двадцать два, в шелковом платье и розовых узбекских шароварах. На сносях, видать. Переминались в дверях, пока их не затащили в комнату Гуров. Освободили для них стулья. Выяснилось, утром бежали из Израиля.

Сапожник поднял небритое лицо, вгляделся в пришельцев и вдруг заволновался: -- Да вы религиозные!.. Бухара вся в Бога верует! Чего ж вы смазали лыжи, мать вашу за ногу?! Из Святой земли.

Женщина заплакала. Ее спутник объяснил на ломаном русском языке, что она развелась в Бухаре с мужем-стариком, за которого ее выдали родители. Развод оформили у раввина, все листы в порядке. А Главный раввинат развод не признал. Мол, какого-то листа не хватает... А ей сегодня рожать. Значит, она родит мамзера. Неризнанного законом...

Геула схватила женщину за руки, принялась успокаивать. Налила бухарцам вина, дала по крылышку индейки.

Теперь слезы текли у молодого. -- Мы муж-жена по закону. Ребенок мой!.. А раввинат сказал, мамзер! Позор мне! Позор Хане! Позор ребенку, и детям его, и внукам его! Мы бросили все, побежали на самолет, чтоб ребенок не стал мамзером... Документы? Есть документы... -- Он достал два мятых "лиссе-пассе". Виз на них не было.

-- Погоди, парень! -- просипел сапожник. -- Как же вас пустили в Италию?

-- Очень просто! Солдат толкать Хана. Я закричал: "Рожает-рожает!" Вызвали скорую медицину. И в родильный. Там сказали, еще рано. Прийди через две недели-три недели...

Все захохотали. Ну, парень! Карабинеров провел. Обманул, значит...

-- Кто обманул? Я никого не обманывал! Я думал, рожает. Сейчас рожает! -- Он отвел стакан с вином в сторону: -- Не пью, дорогие, никогда не пью. Хана просила... -- Пояснил, что искали "Хаяс". Шофер такси сказал, что поздно. Все закрыто. Узнал, что пассажиры из Израиля. Махнул им рукой, чтоб садились. "Олля-ля, -- сказал, -- все исра-эли ту гетто", и привез...