Прорыв

Сарджент по стене проскользнул к двери, повернул ключ и резко отпрянул. Мисс Фаулз вкатила чемодан на колесиках, бросила его посреди комнаты, и тут Сарджент впервые заметил, что фигура мисс Фаулз претерпела изменения. Он захлопнул дверь, повернул ключ и бросился к Дайне. Трубка валялась на полу. Сарджент оттащил мисс Фаулз в глубину комнаты, подальше от окна.

– Ты что?

– Черт их знает! – Брюс гладил ее по лицу и прижимал с незнакомой раньше нежностью.

Мисс Фаулз огладила живот, совсем как девочка хихикнула и смущенно пробормотала:

– Вот… – она развела руками и задела подбородок Сарджента, который бросился ее целовать.

Телефонная трубка сипела негодованием Майера. Сарджент поднял ее с пола.

– Сарджент, – начал Майер, будто их разговор и не прерывался, – выбросьте кассету, которая у вас в номере, во двор, а ту, в вашей машине, мы сами найдем.

Сарджент молчал: мисс Фаулз вынимала вещи из чемодана и укладывала аккуратными стопками.

– Сарджент, – впервые в голосе Майера проскользнули нотки раздражения, – не дурите! Мы можем обвинить вас в убийстве Лэнда – есть сколько угодно фотографий: вы в его компании, на месте гибели Лэнда, в доходном доме тьма ваших следов. И еще вы угробили двоих агентов в машине…

– Не докажете! – перебил Брюс.

Майер неожиданно быстро согласился:

– Двоих придурков в машине у дома Лили вам и впрямь трудно пришить, но Лэнд стопроцентно ваш. Особо жестокое убийство: ванна, кислота… Мы там все отшлифовали как надо… Хватит лет на сто. Выбросьте кассету. Не дергайтесь! Зря. Ничего никому не докажете!

Брюс достал кассету, приблизился к окну: на крыше человек возился с телевизионной антенной, больше наверху никого; люки задраены, и лишь ворона скачет по ограждению.

Внизу зеленел еще не сжеванный осенью клочок травы величиной с ковер средних размеров. Брюс взглянул на траву, потом перевел взгляд на одну травинку, выбивавшуюся из расселины в стене. По чахлому стеблю полз муравей. Сарджент представил, что травинка – дерево в сто обхватов, а ползет не муравей, а чудовище больше любого динозавра. Сарджент может запросто зажать чудовище пальцами, перенести за тысячи муравьиных миль или бросить вниз, или раздавить. Для муравья рука Сарджента – божья длань, простертая с небес, муравей и не подозревает, что сейчас за ним наблюдает Бог. Что там на уме у Всевышнего? А знает ли Сарджент, кто и откуда сейчас наблюдает за ним?

Брюс перевел взгляд на электрика на крыше. Тот смотрел прямо на Сарджента – руки пусты, – Брюс улыбнулся и швырнул кассету на газон. Тут же от стены отделился человек и подобрал ее.

Сарджент забыл, что так и не выпускал трубку, и сейчас же Майер заметил:

– Отлично, Сарджент, живите спокойно… – Щелчок, трубку повесили.

Интонация Майера показалась двусмысленной: похоже, они могут вернуться в любой день и в любой час, а могут исчезнуть навсегда, и нужно ждать их, сколько потребуется, чтобы его не застали врасплох. Брюс снова посмотрел на зелень внизу. Тишина. За дверью ни звука. Хорошо, что он теперь не один, хорошо, что у Дайны будет малыш.

Трава внизу не желала желтеть. Зеленела назло. Воздух холодный и обжигает. В конце концов что еще нужно кроме воздуха, травы и любимого человека рядом?!

– Я хочу мальчика. – Дайна клубком свернулась на кровати.

– А мне все равно. – Сарджент спохватился, виновато добавил: – Все равно, кого любить.

На следующий день Сарджент сделал еще десять копий с кассеты, припрятанной в камере хранения и разослал их в газеты и на телевидение.

Последнюю бандероль он отправил вечером, когда генерал Орэдж допивал чай и просматривал газеты.

Человек, которого всегда боялся Кэлвин, принимал ванну.

Майер играл в рулетку, он никогда и не скрывал, что азартный игрок.

Чиновник с перебитым носом боксера думал, что теперь генерала Орэджа не остановить.

Сарджент вернулся в номер, где его ждала Дайна. Она вышла из ванной, протянула руки и как-то особенно поцеловала его:

– А мне не все равно, кого любить, я хочу любить тебя.

Сарджент почувствовал странную боль в груди, боль от счастья. Он и не знал, что так бывает…

Провинциальный фотограф

Низко над круглым столом висела лампа под абажуром с мелкими оборками. Вокруг были расставлены кресла с резными деревянными спинками. В одном из них сидел царь Николай II в пехотном мундире с полковничьими погонами. Его руки, лежавшие в круге света, казались неестественно белыми. За спиной императора тускло мерцали в полумраке дорогие рамы картин, развешанных по стенам комнаты, обычно именовавшейся при дворе «вторым кабинетом», или «биллиардной», и через антресоли сообщавшейся с будуаром царицы Александры.

В двух шагах от стола навытяжку стояли два генерала, ведавшие в Генеральном штабе делами разведки. Один – моложавый, с густыми усами и хитрыми татарскими глазами на скуластом лице. Другой – низкорослый, полный, с большой плешью и седоватой бородкой.

Пальцы царя беспокойно шевельнулись, левая рука медленно уползла из светового круга и откинула крышку шкатулки с турецкими папиросами. Чиркнула спичка, в кабинете потянуло ароматным дымком.