Читаем Прорыв на Харбин полностью

К утру полки 22-й Краснодарской дивизии сосредоточились на захваченном разведчиками плацдарме и, продвигаясь на юг, вышли на уровень 300-й дивизии, так что только река разделяла их фланги. Теперь 211-й и 246-й полки находились уже в 4-5 км от северной окраины Муданьцзяна и его товарной станции.

Хотя оборона противника здесь, на севере города, была в целом не такой сильной, как предмостная у станции Эхэ, но и 22-я дивизия не имела ни артиллерии, ни танков. Ее командир Николай Карпович Свирс уверил нас, что стрелки-краснодарцы справятся с задачей. "Русский штык выручит,- сказал он.Встанем и пойдем без шума, Лейтенант Бородавка дорогу проторил до самой станции". Этот лихой командир взвода конной разведки успел уже не только побывать в тылу японского Северного военного городка и ближайших к нему опорных пунктов, но и пленных оттуда привел. Они оказались из состава 124-й пехотной дивизии.

Предстоящая атака 22-й дивизии без артиллерийской поддержки и танков навела нас на мысль отменить артподготовку и в полосе главного удара, под станцией Эхэ. Если стрелки генерала Свирса неожиданно прорвутся к городу с севера и завяжут уличный бой, они практически выйдут в тыл противнику, оборонявшему предмостные укрепления. Вот тогда-то мы и пустим в ход и артиллерию, и штурмовую авиацию. Этот тактический ход с изменением, пусть даже вынужденным, обычного порядка наступления наряду с отрицательной его стороной имел и положительную - неожиданность. Таких примеров в нашей практике достаточно много. Под Витебском несколько стрелковых батальонов, начав разведку боем, закончили тем, что прорвали вражескую оборону на всю ее тактическую глубину и внесли полный хаос в боевые порядки немецкой пехотной дивизии. Под Шяуляем та же разведка боем вообще опрокинула и обратила в бегство вражеские войска. Конечно, такие эпизоды нельзя рассматривать отвлеченно, без учета всех деталей конкретной обстановки. Но в данном случае у нас было много шансов на успех. Тем более что вчерашняя попытка 300-й дивизии пробиться к станции Эхэ наверняка заставила японское командование усилить это направление за счет второстепенного - за счет частей, обороняющихся на западном берегу.

Примерно такие соображения и легли в основу атаки Муданьцзяна без артподготовки. Хочу здесь отметить заместителя начальника штаба генерала Е. Я. Юстерника. Умел крупно мыслить наш Евгений Яковлевич, умел вовремя подсказать нестандартное, я бы даже сказал, остроумное решение. И в ночь на 16 августа, когда мы обсуждали варианты утренней атаки, его доводы за отмену артподготовки были весьма убедительны.

Мы готовились отдохнуть перед боем, поспать хоть часа два-три, когда в блиндаж вошел дежурный офицер и доложил, что китайцы привели пленных японцев, человек двадцать. Китайцы оказались из городка Ухулинь, они наперебой рассказывали, как встречали наших танкистов, как танки ушли дальше, а в городке опять появился японский отряд и как они, вооружившись чем попало, заставили японцев сложить оружие и привели к нам.

Это был не первый такой случай. Командование 5-й японской армии, как впоследствии выяснилось, имело заранее разработанный план, по которому в наши тылы с первого дня боевых действий забрасывались отряды, группы и отдельные военнослужащие с заданиями различного характера - совершать диверсии, сообщать по радио о передвижениях советских войск и так далее. Однако оккупанты находились в стране, среди народа, который ненавидел их. У японских разведчиков не было базы. Любая деревушка встречала их теперь если и не прямым сопротивлением, то глухой ненавистью. И японцы уже не чувствовали себя хозяевами положения и опасались реквизировать, положим, лошадей и продовольствие, как делали это еще десять дней назад. Поэтому и разведывательная и диверсионная их деятельность в нашем тылу встречала, так сказать, незапланированные препятствия.

С китайскими товарищами из города Ухулинь побеседовал начальник политотдела армии Константин Яковлевич Остроглазов. Потом он рассказал мне любопытную деталь о пленении японских диверсантов. Инициаторами и вожаками, поднявшими жителей Ухулиня на это дело, были два китайских комсомольца. Они оба еще несколько лет назад, когда японская жандармерия и ее прихвостни из маньчжурской полиции императора Пу И разгромили Союз коммунистической молодежи Харбина, бежали в Ухулинь и скрывались здесь до прихода нашей армии.

Да и все другие встречи наших воинов с китайским населением выливались в волнующие манифестации искренней дружбы двух народов. По той массе людей, которая с красными флагами, флажками целыми семьями, с детьми и стариками, буквально запруживала дороги Маньчжурии, как только на них появлялись подразделения советских войск, было видно, что нас ждали, на нас надеялись все эти тяжкие годы японской оккупации. Словно вся эта страна, все сорок миллионов ее населения вздохнули разом с облегчением и радостью. Такое было у нас у всех впечатление от встреч с людьми на дорогах Маньчжурии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное