Прорыв начать на рассвете

А там шла огневая дуэль его товарищей с засевшей за поваленным деревом группой лейтенанта Дорофеева. Дорофеев делал всё, чтобы отвлечь на себя огонь укрывшихся в доме немцев. Лейтенант всё вовремя понял. Он видел, что Воронцов, Турчин и Кудряшов уже зашли с тыла и засели за дровяной кладней, что приготовились к броску. И успех их броска сейчас во многом зависит именно от усилий его группы. Лопнула перед окнами ручная граната.

– Дай-ка винтовку, – попросил Воронцов, не оборачиваясь. – Поставь прицел «сорок».

Кудряшов подал ему свой карабин.

Воронцов мгновенно вспомнил свой поединок с немецким снайпером на Извери под Юхновом. Тогда, пожалуй, было пострашнее. Он медленными движениями поднял карабин над дровами, машинально нащупал курок. Немец ничего не заподозрил. Приподнявшись на коленях, он по-прежнему беспокойно крутил головой. Его белая каска хорошо, без каких бы то ни было помех, ложилась на прицел. Воронцов подвёл мушку под её обрез и нажал на спуск.

– Вперёд! Гранату! – крикнул он, видя, как белое пятно каски качнулось и медленно, никак не согласуясь с теми стремительными событиями, которые происходили вокруг, ушло в сторону. – Бросайте сразу две!

Они кинулись вперёд, прилипли к бревенчатой стене. Брёвна раз за разом гулко, как в глубоком пустом колодце, вздрогнули. Это взорвались их гранаты. Теперь и им надо было туда, следом за гранатами.

– Вперёд!

Кудряшов, стоявший ближе всех к дверному проёму, оглянулся на них коротким, ошалевшим взглядом и, рыча, перепрыгнул через завал. Следом за ним вкатились в сенцы Воронцов и Турчин. Возле противоположной двери, снизу тоже заваленной разной рухлядью, лежали двое. В углу копошился, икал и кашлял ещё один немец.

Воронцов нагнулся к убитым, отвалил их от завала, махнул наружу шапкой, чтобы группа Дорофеева прекратила стрельбу. У одного из немцев за ремнём торчала длинная противопехотная граната. Он выхватил её, отвинтил донце рукоятки, оттуда выпал фарфоровый шарик со шнуром, и он, кивнув Кудряшову на дверь, вырвал шнурок. Граната встала на боевой взвод. Но дверь не открывалась. Кудряшов рванул её на себя раз-другой и крикнул:

– Сашка! Туда!

Но выбросить гранату на зады Воронцов не успел. Дверь, которую пытался рвать на себя Кудряшов и которая не поддавалась, внезапно распахнулась, и из проёма прямо на них прыгнула рычащая толпа. Воронцова сразу сбили с ног. И это спасло и его, и остальных. Потому что граната, которую он уже намеревался выбросить в огород, выскочила из руки и отлетела в угол. Там она, закатившись под раненого немца, который всё ещё пытался встать, через секунду и разорвалась, подняв пыль и смрад. Воронцов вскочил на ноги и понял, что цел, даже, видимо, не ранен. На него тут же кинулся кто-то из другого угла, пропихивая перед собой какой-то длинный предмет. Немец был ранен в лицо. Кровь заливала ему глаза. Вот почему он промахнулся. И, поняв, что штыком он не поймал свою цель, немец, оскалившись, тут же развернулся и, снова вслепую, ударил прикладом резким круговым ударом. И снова – впустую. Воронцов выхватил нож и прыгнул на него сбоку, держась подальше от штыка. Несколько раз сунул ножом под лопатку и почувствовал, как чужое тело под ним потеряло упругость, задрожало и осело вниз. Он снова вскочил. На земляном полу катался рычащий клубок. Возле него валялись два немецких автомата и ТТ. В углу два немца припёрли к стене Кудряшова. Воронцов увидел бледное, сморщенное лицо брянского, хищно сжатые бескровные губы под густой чёрной щетиной, и руку, тоже чёрную, волосатую, которая, вся в крови и какой-то пенистой слизи, методично, в одно и то же место, снизу вверх, била немецким плоским штыком. Воронцов не мог понять, который из немцев душил Кудряшова, тот ли тот, которого брянский никак не мог добить штыком, или другой, который напирал на него сбоку. Он прыгнул к ним и, нацеливаясь на белую полоску шеи, видневшуюся между шинельным воротником и обрезом каски, с силой, чтобы не помешала никакая внезапная преграда, ударил трофейным ножом. И всё трое, как будто он этим своим точно рассчитанным ударом подрезал какую-то общую жилу, рухнули на него. Тут же над ними послышались несколько сухих пистолетных выстрелов. Воронцов понял, что подполковник таки добрался до своего спасительного ТТ, который, видимо, потерял в самом начале схватки.

Воронцов с трудом перевернулся на спину, встал на колени и протёр глаза. В светлом квадрате дверного проёма маячила фигура лейтенанта.

– Дорофеев, – сказал он, – помоги ребятам.

– Да ребята в порядке, – ответил лейтенант. – Похоже, командир, тебе больше всего досталось.

Воронцов обвёл взглядом полусумерки сенцев: на земляном полу лежали окровавленные тела в серо-зелёных шинелях; в углу, так и не покинув своей позиции, стоял на коленях Кудряшов и, ни на кого не глядя, окровавленными пальцами старательно и бережно прилаживал на место выбитый зуб; Турчин, как всегда, был занят своим ТТ, протирал его носовым платком и посматривал то на Воронцова, то на Кудряшова, то на Дорофеева. На тела убитых немцев никто не смотрел.