Прорыв начать на рассвете

– И-ё-о!.. Один, два, три, четыре… И как вы с ними справились? – присвистнул один из партизан, заглянув в проём.

– Дорофеев, осмотри чердак.

И тут прибежал запыхавшийся Иванок и доложил:

– Там, в деревне, наши кухню захватили! Айда, а то не достанется!

И Воронцов вдруг вспомнил, что где-то, или возле первого пулемёта, или возле второго, бросил свой сидор. В нём уже почти ничего нужного не оставалось. Всё нужное давно было израсходовано, пущено в дело или выменяно на сухари. Но котелок лежал там. И, видя, как Кудряшов нагнулся к убитому немцу, как грубыми хозяйскими движениями, одну за другой, срезал лямки ранца, кивнул:

– Савелий, найди и мне котелок.

– У меня руки, видишь, какие грязные, – сказал брянский и вытянул перед ним свои волосатые руки, бурые, в разводах присохшей крови.

– Ничего. Мы сейчас где-нибудь умоемся.

– Надо бы… Зуб, сука, выбил…

А в середине деревни тем временем бойцы и офицеры опустошали котёл захваченной кухни. Лапшу, густо заправленную тушёнкой, зачёрпывали прямо котелками. У кого не оказалось котелков – касками. Расходились по луговине и тут же, обжигаясь и кашляя, поедали трофей, богаче которого, казалось, сейчас ничего не могло и быть. Многие из них не ели ничего, кроме баланды из гужей из сосновой хвои, уже около месяца.

Воронцов снова увидел капитана в полушубке. Снова без шапки. Капитан подошёл к нему, засмеялся. В руках он держал дымящийся котелок, тоже трофейный, как и у большинства собравшихся возле кухни.

– Как мы им, лейтенант! – сказал он.

– Я не лейтенант, – ответил Воронцов и посмотрел на перевязанную ладонь капитана, подумал: «Хоть бы шапку себе нашёл, вон сколько убитых валяется».

– Да я вижу. Но действовал ты со своими лихо! Мы наступали правее.

И тут к капитану подбежали бойцы. И начали рассказывать, как закололи штыками, прямо в окопе, пулемётчика и как тот не выпускал рукоятку МГ даже тогда, когда в него ударили уже дважды.

– У него, товарищ капитан, пулемёт перегрелся, тут мы его и…

– А то бы ещё много наших положил…

– Раненых унесли? – спросил капитан.

– Раненых только трое. Остальных – наповал. Человек двадцать пять. Во гад какой… Все ушли, а этот до последнего стрелял. Пока ребята не обошли и – штыками…

Воронцов так и не понял, зачем они атаковали эту деревню. Он не знал, что, пока они атаковали пулемётчиков и резали друг друга в домах, колонна миновала поле и втянулась в лес юго-восточнее деревни. Потому что немецкий заслон внезапно покинул свои окопы и отошёл куда-то юго-восточнее, в лес.

Тем временем немцы, выбитые из домов, начали миномётный обстрел. Но, пока в котле полевой кухни была лапша, никто на взрывы мин в центре деревни особого внимания не обратил. И только когда на дальнем конце улицы появилась цепь, командиры начали собирать своих людей и расставлять пулемётчиков.

Кудряшов взял из рук Воронцова пустой котелок, подбежал к кухне, растолкал бойцов и наполнил оба. Защёлкнул крышки, сунул в «сидор» – про запас.

– Докторшу надо подкормить. И ребят. Голодные. Зуба только жалко. – Он потрогал грязным пальцем зуб и спросил Воронцова: – Как думаешь, Сашка, приживётся?

– Приживётся. Только языком его не трогай.

– Это очень трудно. У нас на Енисее, когда цинга была, выпавшие зубы вставляли на место и – ничего! Прирастали. А то ж меня, беззубого, девушки любить перестанут.

Пули уже рыскали над головой и по снегу, выбрасывая наружу серую исподнюю грязь с кусочками блёклой прошлогодней травы.

Немцы обходили их с трёх сторон. Стало ясно, что в деревне не удержаться. Да и незачем было удерживать её, эту безвестную деревушку, случайно попавшуюся им на пути. Правда, тогда бы они не захватили кухню. Но дело сделано: колонна более или менее благополучно миновала деревню, каша съедена, так что можно и уходить.

– Зуба жалко, – переживал Кудряшов, размашисто шлёпая по мокрому крупяному снегу рядом с Воронцовым. – Ладно, хоть макаронов наелись. А за зуб я им ещё припомню…

– Крупёнников! Крупёнников! Быстрей давай своих в прикрытие! А то перебьют сейчас всех! – Это капитан кричал лейтенанту, указывая дымящимся автоматом куда-то за угол дома, где тем, видимо, предстояло занять позицию.

Слава богу, их в заслон не оставили. И Воронцов толкнул Кудряшова в проулок:

– Уходим, Савелий! Быстро! Туда!

Глава двенадцатая

Ночью, в беспорядочном потоке людей, бегущих на восток, к Угре, Галустян-Гордон отыскал Профессора и сказал ему:

– Пора.

– Что с вами, товарищ боец? Вы ранены? – В глазах Профессора ещё не растаял ужас прорыва через большак и того, что произошло потом, когда они, штабная группа, бежали по узкой длинной полянке к лесу, прямо на пулемёты.