Прорыв под Сталинградом

– Открывайте, черт бы вас побрал! Это немецкие офицеры!.. Открывайте немедленно или мы разнесем вашу халупу!

Внутри медленно отодвинули задвижку. И Бройер налег на дверь. В темноте нарисовалось подобие женской фигуры, а за ней еще кого-то. Он пробрался через горы хлама на кухню. Фельдфебель, взвалив на себя лейтенанта, за ним.

Кухня была полна света и солдат, каких по полям бродило тысячи, – они сидели, даже не сняв шинелей, в платках, обмотанных вокруг головы, некоторые накручивали на ноги вонючие тряпки, другие жались к горячей плите и грели чай. Обретались тут и иные экземпляры: с бледно-канцелярскими лицами, выбритые, чисто одетые – вероятно, первичные обитатели. У печи колдовала сморщенная старушка. Это была первая женщина, которую Бройер встретил в котле, и первый дом, в который ему довелось войти. При виде офицеров хозяйка услужливо толкнула дверь в соседнюю комнату. Гёрц и Бройер зажмурились от яркого света. Стол, накрытый голубым сукном, красный плюшевый диван, две кровати с горой подушек, пыльные цветы в горшках, на стенах пожелтевшие фотографии и тускло мерцающие иконы. Сгоравшая от страха и любопытства девушка прошмыгнула мимо вошедших, оставив после себя шлейф дешевых духов. Лет двадцать, не больше, смоляные волосы, широкое свежее лицо. Картина казалась фантастической, как безрассудные мечты, и в то же время отрадной в своей не подлежащей сомнению реальности.

С дивана поднялся фельдфебель, лицо его выражало недоумение:

– Здесь служебное помещение! – сказал он с заметным славянским акцентом.

Бройер повалился на диван.

– Весьма сожалею, мой дорогой! Уверен, для троих у вас еще найдется местечко.

В ту же секунду сделалось легко и свободно. Хотя Бройер прекрасно осознавал, как обманчиво это чувство безопасности и наколдованного уюта.

На этот раз ему ничего не мешало. Все сомнения развеялись раз и навсегда. Он стал извлекать на свет божий содержимое карманов, в то время как Фрёлих без лишних церемоний укладывал почти бесчувственного лейтенанта на одну из кроватей. При виде консервов и хлеба лицо фельдфебеля прояснилось. Сомнений не было: с его души словно камень свалился. Пока Бройер блаженно потягивался на диване, вошли розовощекий унтер-офицер и девушка, но уже другая, оба непринужденно и доверчиво болтали на неизвестном славянском наречии. Очень скоро “чудесам” нашлось объяснение, и, следует заметить, довольно прозаическое. Они угодили в канцелярию хорватского артиллерийского полка, задействованного на Волжском фронте в составе пехотной дивизии. Теперь Бройер припоминал, что вроде бы видел на дороге грузовик со знакомой эмблемой, на которой изображена елка и извивающаяся желтая “S”. Сей остроумный ребус, увековечивавший имя их командира, генерала Занне, солдаты разгадали по-своему. В дивизии повсеместно прижилось другое название: “лесные засранцы”.

– А вы недурно устроились! – отметил Бройер, освобождая от станиоли уже порезанный хлеб.

Хорват-фельдфебель застенчиво улыбался, но его улыбка не очень располагала. Гёрц обходил присутствующих с крышкой от котелка, в которой шипела поджаренная тушенка. За едой говорили о событиях минувшего дня.

– Скоро и здешнему уюту настанет конец! – заключил Бройер. – Русские уже на пятки наступают. Даже Сталинградский пришлось очистить.

Глаза хорвата расширились. Похоже, обитатели избы понятия не имели, что творилось вокруг. Он смолк и через некоторое время ретировался. Старуха принесла кипящий самовар. Гёрц, по-матерински уговаривая, налил лейтенанту немного чаю, раненый пришел в себя, но по-прежнему оставался безучастным к происходящему.

– В руке осколок от гранаты, – отвечал фельдфебель на вопрос Бройера. – Правое бедро прострелено насквозь, обмороженные ноги – вот это уже серьезнее… Ну, и вдобавок сотрясение мозга…

Он уложил лейтенанта в кровать, а сам устроился на полу, где собрался почивать и хорватский унтер-офицер. Бройер облюбовал себе диван, другую кровать занял хорват-фельдфебель. После того как свет погасили, к нему с хихиканьем юркнула девчонка. Бройер спал беспокойно, несмотря на усталость и непривычно мягкую постель. До его сознания то и дело доносилось шушуканье парочки и тяжелое дыхание Дирка. Но в конце концов его сморил тяжелый сон.

Через несколько часов он проснулся, разбуженный голосами и шумом, – было около четырех утра. На полу стояли ящики с документами, в которых остервенело копались при свете свечей хорваты.

– Эй, что случилось?

Фельдфебель поднял растерянное лицо и обескураженно молвил:

– Тревога! Боевые подразделения отправляются на передовую, штабы и канцелярии в центр Сталинграда!

– Что ж, значит, двигаем дальше, – сдобродушничал Бройер, натягивая сапоги.

Гёрц уже сварил кофе и намазал хлеб. А теперь хлопотал вокруг Дирка. Отдых пошел тому явно на пользу. Он уже мог сам сидеть за столом и есть. Но по-прежнему смотрел перед собой ничего не выражавшими глазами. Дирк едва заметно кивнул Бройеру. Узнал ли он его – сказать было трудно.