Прорыв под Сталинградом

а) как секретная документация попала к обозным;

б) был ли водитель грузовика проинструктирован относительно правила обращения с секретной документацией, и если да, кто его инструктировал;

в) чем объясняется то, что среди секретных документов хранились приказы, поступившие еще во времена проведения Французской кампании, при том что, согласно распоряжению такому-то, переданного телеграммой номер такой-то, их следовало уничтожить еще летом сорок второго года;

г) на каком основании водитель (при условии, что он был проинструктирован, как того требует пункт “б”) не стоял на защите груза до последнего, а в случае, если сохранить документацию не представлялось возможным, не уничтожил ее.

– Черт вас всех разбери! – ворчал себе под нос Бройер. – Конек прусской бюрократии не околеет, даже когда все его всадники сдохнут! Знаете, что я им отвечу, Визе? А вот что…

– Напишите просто: “Водитель мертв. Имеются основания полагать, что после поступивших от командования вопросов он сам наложил на себя руки”! – отозвался лейтенант, затягивая ремень. Его как раз вызвали к ротному. Внезапно в блиндаж заглядывает Гайбель, мывший руки в снегу.

– Господин обер-лейтенант, скорее сюда! Скорее! – взволнованно восклицает он. – Тут такое творится!..

Офицеры выскакивают на улицу, щурясь от яркого солнца. Стоит холодный, но ясный день; в ледяном воздухе, искрясь на солнце, порхают крохотные снежинки.

– Вон там, глядите! – кричит ефрейтор, указывая вперед. – Все-таки настиг он его!.. Вот мерзавец!

В нескольких сотнях метров к северу, в сторону небольшого возвышения, у самой земли летит здоровенный “Ю-52”; за ним тянется полоса коричнево-черного дыма. Он вихляет, точно птица с переломанным крылом, нервно визжащие моторы барахлят. Над ним виднеется серебристая точка. Юркий советский истребитель, точно ястреб, повторно набрасывается на подбитый самолет, добивает его краткой очередью. “Ю-52” жестко приземляется на неровную почву; шасси с треском разлетаются; огромный серо-зеленый фюзеляж, сотрясаясь и тяжело подскакивая на кочках, пропахивает снег и, завалившись на бок, замирает. Истребитель совершает над местом крушения вираж, словно желая убедиться, что совершенная атака была успешной, и, сверкнув белым боком, исчезает в морозной голубизне.

Со всех сторон к горящей машине по глубоким, покрытым коркой льда сугробам бросаются солдаты, крича и размахивая руками. Подобное крушение – нечто из ряда вон выходящее, такому неожиданному повороту в сером однообразии фронтовых будней рады; кроме того, внутри “юнкерса” должны таиться неведомые сокровища.

– Вперед, ребята! Может, там “Шокакола”!

– Или копченая колбаса!

– Хоть бы не патроны и не керосин!

Лейтенант Визе огибает самолет. Ему и впрямь нанесен большой ущерб. Один из двигателей буквально впечатало в крыло; он горит. Фюзеляж тоже дымит. Солдаты сгрудились вокруг кабины, прижимаются к стеклу. Двое, не обращая внимания на всполохи пламени, взобрались наверх.

– А ну слезьте! – командует Бройер. – Или вы сгореть хотите?

– Внутри экипаж, господин обер-лейтенант!

К ним подскакивает Визе. Оба пилота заперты в передней части самолета. От удара их оглушило, но подбирающийся жар вновь привел их в чувство. Единственную внутреннюю дверь кабины, кажется, заклинило после жесткой посадки. Летчики кричат и что есть сил колотят по обшивке. Внутри дым; их голов почти не видно. Один, видимо, ранен – лицо его залито кровью. Бесшовный стальной корпус и гладкие стекла не оставляют возможности ни за что зацепиться.