Прорыв под Сталинградом

– Русские прорвались к Калачу! – рычит он. – Новый приказ: отступаем за Дон!

Бройер вздрагивает. “Энгельхард сошел с ума”, – мелькает у него в голове.

– За Дон? – участливо повторяет он. – Но мы ведь как раз за Доном и стоим.

– Вы неужто не понимаете? На восточный берег! К Сталинграду!.. Вся Шестая армия взята в кольцо. Гитлер приказал ей отступать к Сталинграду и выстроить оборону.

Лицо обер-лейтенанта застыло. Откуда-то из глубины к горлу подступает тошнотворный ком.

– В кольцо? – наивно переспрашивает Бройер.

– Ну да, вы же еще не знаете! На юге у Бекетовки произошла та же дрянь. И то же с румынами. Вчера под Калачом русские сомкнулись.

– Этого не может быть, – запинаясь, бормочет Бройер. – Не может быть! – восклицает он.

Энгельхард протягивает ему листок.

– Суточный приказ Паулюса. Только что поступил.

Дрожащей рукой Бройер берет телеграмму. Буквы расплываются.

“Солдаты 6-й армии!

Армия взята в кольцо. Это не ваша вина! Вы, как всегда, сражались стойко и храбро, пока враг не начал дышать вам в спину… Фюрер обещал нам помощь, а он всегда держал свое слово… Сейчас необходимо продержаться, пока нас не освободит обещанная подмога извне!”

Он опускает руку.

– За Дон, – повторяет он. До него все еще не дошло, что происходит на самом деле. – А нам удастся? У нас ведь почти нет топлива!

В ответ капитан лишь пожимает плечами. В глазах его стоят слезы.

– Что не сможем взять, придется бросить… Кальвайт уже получил приказ подорвать танки, если ситуация окажется безвыходной.

Бройер бесцельно бредет дальше. Действительность обрушивается на него, мысли путаются. Взяты в кольцо… Подорвать танки… Фюрер всегда держал свое слово… “Папочка, когда ты вернешься?..” В кольцо… В кольцо.

К нему кидается капитан Факельман. С лица его схлынула привычная бодрость; кажется, он резко постарел.

– Вы уже знаете? Уже знаете?

Бройер беспомощно кивает.

– Это же ужасно, это просто обескураживающе! Окружили целую армию, и даже больше, чем армию… А что скажете о внезапном нападении на Калач? У нас же захваченными танками, с прожекторами… Светопреставление!..

В последующие несколько часов командный пункт был перемещен на несколько километров к северо-востоку. На карте эта точка обозначена как молочное хозяйство, хотя в реальности там ни кола, ни двора. Ряд первоклассных блиндажей спрятан в расщелине, заросшей густым кустарником. В них проведено электричество, стоят кровати с матрасами, есть туалетная комната с настоящей ванной. Казалось, прежние хозяева – штаб пехоты, переехавший дальше на восток, – намерены были просидеть здесь всю оставшуюся жизнь.

Отдел разведки и контрразведки штаба дивизии вместе с делопроизводственным отделом и топографическим отделением общим составом тринадцать человек были втиснуты в крохотную каморку, предназначавшуюся для троих. Но это было неважно: главное, внутри было тепло, а на сложенной из кирпичей печке можно было по-быстрому приготовить поесть. Унольд, один большой комок нервов, направил Бройера еще на одно задание – в деревню, куда, по имевшейся информации, прорвались русские танки. Заснеженная дорога вся забита грузовиками, самоходными орудиями, длинными рядами телег. Ежась от холода и замкнувшись в себе, поодиночке и группами плетутся немецкие пехотинцы и небольшие отряды рассеянных румынских войск. Пробраться практически невозможно. Высоты заняли пулеметные команды. Их бойцы, облаченные в белый камуфляж и напряженно всматривающиеся вдаль, не отвлекаясь ни на что, – островки спокойствия в царящей суматохе.

Углубившись в деревню, Бройер видит гусеничную машину с открытой кабиной. В ней возвышается полковник Штайгман.

– Чего? Какие русские танки? – коротко усмехается он. – Нет здесь никаких танков. Вы там в своем штабе уже совсем с ума посходили. Проехала пара наших самоходок – по всей видимости, какой-то идиот принял их за русских.

Лязгая и звеня, машина удаляется. Доносятся отзвуки гулкого, ожесточенного смеха полковника.

В штаб Бройер возвращается уже в потемках. На площадке перед расщелиной, где стоят штабные автомобили, горит костер. Приблизившись, он видит странную и жуткую картину: разломанные ящики, папки с бумагами, сапоги, плащ-палатки, белье, форма, книги – все навалено горой и полыхает ярким пламенем. Все охвачено уничтожительной пляской смерти. Из машин подтаскивают и бросают в огонь все новое “топливо”: посуду, представления к награде, календари… Все, что может представлять собой препятствие на пути к рассредоточению, в никуда – долой! В красных отблесках пламени фельдфебель Харрас кажется самим дьяволом, заправляющим этим шабашем.

– И даже не пытайтесь ничего припрятать! – кричит он. – Оставляем только то, что на вас!

В толпе, точно призрак, бродит Унольд. Его осунувшееся лицо напоминает череп.

– Долой все! – истерически вопит он. – Все уничтожить! На машины грузим только вооружение – пехоту, провиант и вооружение! На кону наши жизни!