Прорыв под Сталинградом

Полковник фон Герман в сопровождении Унольда и Бройера направился в штаб корпуса в Песковатке за новыми распоряжениями. Надежно защищенный от бомбежки, штаб с наивысшим комфортом располагался в роскошных жилых и рабочих помещениях, прорубленных инженерными войсками в подножии крутого склона. Пока командиры совещались в святая святых, Бройер сидел в плетеном кресле в приемной и листал разложенные на столике иллюстрированные журналы. Гляньте-ка, репортаж из России с картинками! “Девушка в Киеве”, – гласил заголовок. В модном наряде, гордо подняв кудрявую голову и держа в руке перчатки, она прогуливалась по “разрушенной столице”; рядом с ней катил на ручной тележке огромный чемодан маленький “абориген”. Вот она в элегантном купальном костюме принимает “солнечную ванну на берегу Днепра”, легкомысленно и открыто улыбаясь в камеру. Вот на заднем плане кто-то играет в мяч… “Как, однако, легко некоторым дается война! – подумал обер-лейтенант, отложив журнал. – Знают ли они там вообще, какие были принесены жертвы, сколько должно было погибнуть людей, чтобы какая-нибудь Лотта Шульце или Ютта Майер могла развлекаться тут на востоке, играя новую, современную, располагающую роль представительницы «высшей расы»?” Но от мыслей этих ему не становилось горько – слишком далек он был от этих людей, от их образа жизни и мышления; он чувствовал, что они отстали от него не на одно десятилетие. Да и ради них ли, ради их ли поверхностной корысти они сражались? Нет, вовсе нет! А ради чего тогда? Возможно, лишь ради себя самих, ради того, чтобы выйти из этого испытания более зрелыми, совершенными, лучшими людьми? Он знал, что его жизнь никогда уже не будет прежней, никогда не сможет он уже так беззаботно, бездумно, безо всяких устремлений валяться на пляже, как валялся когда-то. Впечатления от войны были неизгладимы. Они глубоко проникли в его существо, неразрывно срослись с ним, и забыть их было не дано…

Деловито сновавшие туда-сюда элегантно одетые офицеры с удивлением и некоторым отчуждением взирали на бледного, небритого гостя в грязном плаще, уставившегося в пустоту прямо перед собой.

Под конец серьезного совещания у командующего корпусом старый генерал спросил у Германа и Унольда:

– Кстати, не принадлежала ли ваша дивизия ранее к танковому корпусу генерал-лейтенанта Хайнца?

– Так точно, господин генерал, еще совсем недавно, – ответил подполковник. – Генерал-лейтенант Хайнц некогда командовал нашей дивизией.

– Ах, верно, припоминаю… Тогда вас, наверное, заинтересует, что Хайнц вместе со своим начштабом взят под стражу.

Командиры воззрились на него в изумлении.

– Да, господа, чего только ни случается! – продолжил генерал. – Русские, продвинувшиеся вперед не только в районе Клетской, но и дальше к западу от Серафимовича, взяли Хайнца и две его танковые дивизии в клещи. Хайнц принял совершенно логичное решение прорываться на запад и вывел дивизии из возможного окружения почти без потерь. По всей видимости, это не понравилось командованию. По всей видимости, начальство считало, что он должен был уходить на восток, пробиваться к нам в котел! – он коротко усмехнулся. – Будто нормальный человек, выученный на офицера генштаба, мог предвидеть, что родится этот гениальный план добровольно загнать в котел целую армию!.. Ну, в любом случае, его арестовали и понизили.

Унольда глубоко потрясло это известие. Он раскрыл было рот, но не нашел подходящих слов. Генерал Хайнц был одним из немногих, чьи способности он признавал, даже не думая завидовать, он был образцовым военным – и чтобы с ним так паскудно обошлись… Это не укладывалось у него в голове. Полковник фон Герман, казалось, побледнел еще больше обычного, но не повел и бровью.

– Теперь и вы командуете дивизией, Герман, – произнес генерал, сверкнув глазами сквозь стекла очков. – Уж потрудитесь не спешить в генералы! Не такое это нынче удовольствие!