Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов

Летевшая пучком трасса сорвала с головы каску, верхушка черепа была снесена. Другой боец, мимо которого, звякая, катилась издырявленная каска, замер, глядя на мертвого товарища. Олег Пухов во время рейда и наступательных боев много чему научился. Толкнув в плечо застывшего бойца, скомандовал:

– Ползем дальше… нельзя останавливаться.

Самоходка Чистякова прошла рядом. Олег хотел показать направление, но старший лейтенант видел вспышки. Машина с ходу обрушилась на пулеметное гнездо. Успел выскочить унтер-офицер и побежал вдоль траншеи.

– Нет, гад, тебя мы не упустим!

Олег хотел взять унтера живым, не сомневаясь, что тот, чудом выскочив из-под гусениц, не способен на активное сопротивление. Дал одну-вторую очередь на бегу:

– Стой, тебе говорят! Хенде…

Взводный еще плохо знал врага и закончить фразу «руки вверх» не успел. Унтер, прошедший Грецию, Югославию и третий год воевавший на Восточном фронте, выдернул из кобуры «парабеллум». Пули прошли рядом, одна обожгла бок, вырвав клок гимнастерки.

Все это было настолько неожиданно, что Пухов не успел испугаться, а лишь машинально нажал на спуск автомата. Затвор, лязгая, подавал в ствол патроны, вспышек при солнечном свете видно не было. Унтера сбило с ног, пистолет отлетел в сторону, а младший лейтенант все давил на спуск.

Он не чувствовал боли и никак не мог прийти в себя от близкого дыхания смерти. Кое-как вставил запасной диск, пальцы дрожали и не слушались. Унтер-офицер лежал в пяти шагах в излохмаченном пулями мундире. Сержант подобрал «парабеллум», снял часы, достал из кармана убитого документы, протянул все это младшему лейтенанту.

– Часы себе оставь, – хрипло проговорил Пухов. – У меня есть.

– Надо бы гимнастерку снять, – сказал сержант. – Зацепил он вас, гад. Давайте помогу.

Вдвоем стянули гимнастерку. Пуля прошла вскользь, надломила ребро. На перевязку ушли два пакета. Снова одеваясь, младший лейтенант Пухов почувствовал тошноту и слабость. Заметив это, сержант предложил:

– Может, в санчасть проводить?

– Нет, нет… потом.

Пехота уже хозяйничала в траншеях и блиндажах, добивая сопротивлявшихся немцев и собирая трофеи. Нескольких солдат взяли в плен. Их торопливо допрашивали Фомин и начальник особого отдела.

Танки и самоходки продвинулись еще километра на три и уткнулись в заболоченную пойму. Отступая, немцы взорвали бревенчатую гать, а из глубины леса вели огонь гаубицы-«стопятки». Машины рассредоточились, укрываясь от густо летевших снарядов.

Один из фугасов весом пятнадцать килограммов «обновил» самоходку ИСУ-152 из батареи Глущенко. Удар был крепкий, но броня толщиной девяносто миллиметров выдержала попадание. Оглушенный экипаж выскочил наружу. У наводчика текла кровь из ушей, остальные получили легкие контузии.

Несмотря на то что наводчика пришлось отправить в санчасть, экипаж новой машиной остался доволен.

– Хрена с два такую плиту на дурака пробьешь, – хлопал ладонью по вмятине заряжающий.

А Шаламов, который не мог просто так сидеть без дела и задавал тон, как петух в курятнике, приказал своим «тридцатьчетверкам» открыть огонь по гаубицам. Били наугад, не видя вспышек, и толку от такой стрельбы получалось немного. Вмешался Фомин, дал указание танки замаскировать.

– Угомонись, Шаламов. Побереги машины для наступления.

Нашли двух толковых корректировщиков. Они с высоких тополей определили примерное местонахождение вражеских гаубиц. По ним открыли огонь первая и вторая самоходные батареи. Били не так часто, как скорострельные танковые пушки, но тяжелые осколочно-фугасные снаряды заставили немецкие гаубицы замолчать.

Вскоре над головой пронеслась девятка штурмовиков Ил-2 в сопровождении истребителей. В лесу начали взрываться стокилограммовые бомбы, оставляя дымный след, летели ракеты. Затем ударили скорострельные пушки и пулеметы. Впереди что-то горело, ахнул раскатистый взрыв (видимо, накрыло склад боеприпасов), ветер тащил хвост маслянистого дыма.

Бомбежку приветствовали с энтузиазмом! Подкидывали вверх шлемы, каски, десантники орали и всаживали автоматные очереди в сырой осенний лес.

– Чего радуетесь? – выскочил из своей машины комбат Антон Болотов. – А ну, прекратить стрельбу!

Настроение у майора было паршивое. Утонул один танк, сгорел другой. Третий, с порванной гусеницей и выбитым колесом, ремонтировали, но сумеют ли поставить на ход, комбат сомневался. Потеря трех машин в самом начале наступления портила настроение. Раздражал слишком бодрый и энергичный комбат Шаламов.

– Чего радуешься? У тебя тоже три танка подбили, а ты того и гляди запляшешь.

Однако зубастый капитан за словом в карман не лез.

– В бою подбиты, а не в болоте утонули. Заметь это, Антон Болотин. Фамилия у тебя говорящая. Экипажи большей частью уцелели, а за погибших товарищей мы отомстили. Два немецких «панцера» сожгли, орудий штук пять, минометную батарею. – Юрий Шаламов не спеша загибал пальцы, перечисляя славные дела своего батальона. – Фрицев с полсотни передавили да из пулеметов постреляли…

– Там у немцев всего пушек-то две батареи было. Ты, что ли, все подавил?

– Не все, но большую часть.