Прорывая мрак времён (СИ)

Накатывал животный ужас. Жар опасности, неминуемой беды. Уже ощущались крепкие пальцы. Не убежать! Поймают. За плечо дёрнуло обратно, ноги запнулись — тело пронзило, будто мириад игл воткнулись разом. Почва ускользнула, и Катя рухнула навзничь. Руку выворачивало с адской болью. Тащило по тротуару — асфальт обжигал спину и ягодицы. Кричала, визжала, извивалась, лягалась, царапалась как дикая кошка. Лица мужиков маячили сплошным пятном.

Злобное шипение сопровождалось грубыми рывками — собственные зубы клацали в такт, на губах сладковатый и соленоватый привкус. Вмиг подняло на ноги — перед зарёванными глазами расплывалась наглая рожа тощего. Победоносная улыбка не сулящая ничего хорошего…

— Помогите… — отчаянный крик рвал связки и умолк — жгучая боль в затылке вспыхнула взрывом звёзд, мир окутал сумрак…

* * *

Невесомость давит на голову. От качки подташнивает, будто плывешь на надувном матраце по волнам. Подняться невозможно, солнце перегревает голову. Наступает апатия — пусть, что будет… Но нарастающий шум, как назло, режет по ушам. Горло стеснено удушьем. Катя судорожно вдохнула и распахнула глаза — изо рта выплеснулась едкая жидкость. Внутри горит, шею не отпускает — сдавливает сильнее, в носу стойкий запах спирта. Рвешься из капкана, но, ни руки, ни ноги не слушаются, как прикованные. Задёргалась, избавляясь от цепкого хвата — кислорода не хватает. Сознание то уходит, то возвращается. Вынырнув очередной раз и глотнув воздуха, зашлась кашлем. Гогот мужских голосов смешивается с орущей музыкой. Челюсть сдавливает, будто клешнями. От скрежета собственных зубов хлыщат слёзы — горлышко бутылки входит в рот. Отчаянно крутанулась, избегая нового приступа удушья, но внутри уже булькает, клокочет — жгучая вода вытекает наружу. Шею вновь сдавливает, приковав на месте.

— Ничего, сучка, — хрипловато смеется толстяк. — Это вкусно.

Выдёргивает бутылку — Катя глотает спасительного воздуха. Едкая влажная пелена застилает глаза. Они так болят, что открывать не хочется. Вновь кашель. Мучитель рывком поднимает и вдавливает в спинку сидения. Рядом вжикает воздух, щёку обжигает словно кипятком. Всплеск звуков истончатся, сливаясь в один писк — высокий и протяжный. Катя прижимает онемевшую ладонь к лицу — на губах привкус металла. Язык опух.

Картинка ускользает — чёткости нет, образы: блеклые, размазанные… Мужские, искажённые оскалами, ухмылками физиономии… Жирный, откинув голову, разражается безудержным смехом… Фокус то проявляется, то пропадаёт. Мелькает огромный кулак, и скулу снова опаливает огнём. В голове проносится звон стекла и новый свист воздуха. Раздаётся хруст, и лицо словно вминает в стену — нос не дышит, во рту мелкие сколки, теплая сладкая жидкость.

— Щас я тебе дам… — хохоча, хрипит жирный.

Перед глазами расплываются очертания покачивающегося прозрачного пакетика с белыми капсулами. Как в замедленной съемке: туда-сюда. Они как гипноз: завораживающий и подкорках сознания — пугающий до чёртиков. Катя отшатнулась, дыхание снова перехватывает — толстяк заваливается, давая массой:

— Лежи… — шелестит едва различимый голос над ухом. Жирдяй подрагивает, обжигая похотью и наслаждаясь властью.

Вновь рывком откидывает на спинку — Катя, хватаясь за горло, судорожно вдыхает. Толчком чья-то нога в чёрной туфле упирается в грудь. На шее смыкаются цепкие пальцы, вынуждая открыть рот. Катя вымученно мотает головой. «Тиски» сдавливают крепче, перескакивают на челюсть — нажимая с такой силой, что приходиться разлепить губы. Вместе с воздухом попадаёт и таблетка, и следующая порция водки. Мерзкий скрип зубов повторятся, стекло бренчит, в горло льется порция горячительного. Нос удерживают — Катя сглатывает. Закашлявшись, проваливается в невесомость…

Сноп искр летит каруселью и возвращает в мир слышащих. "Свинцовые" веки удаётся поднять не с первой попытки, нет сил даже кричать, на щеках жжёт. Потное лицо перед глазами — толстяка усердно пыхтит:

— Хочу, чтобы видела, — опускает голову — сопя, побрякивает металлом, явно сражаясь с ремнём. Плотоядно улыбается и бедро словно обжигает крапивой. Раздаётся треск ткани. Жирдяй враз подтаскивает к себе. Недолго пристраивается… толчком качается вперёд — боль пронзает низ живота, с губ срывается хрип…

— Смотрите-ка, — смеется насильник, — она мычит от удовольствия. — Продолжает втыкаться, будто кол вгоняя, склоняется и прикусывает ухо: — У тебя никогда не будет лучшего мужика! Советую меня запомнить…

Двигается резко и чётко… Всё жестче, сильнее, наращивая темп. Сжимает, тискает, щипает, точно выдирает сорняки с грядки. Стонет, содрогается и вновь продолжает… Переворачивает, выслушивая извращенные советы других. Крутит, истязает уже онемевшее тело. Катя жмурится — хорошо, что боли не чувствуется. Звук истончается. Главное, запомнить тварь и остальных… Так просто не подохнуть. Убить, скотов, что бы ни случилось. Месть… Сладкая и столь заветная… «Впитывать» всё, что можно уловить. Потное ожиревшее лицо с крючковатым носом. Маленькие серо-голубые глаза. Узкие губы. Свисающий двойной подбородок.