Просека

— Успокойся, успокойся, — шепчет она, — тише, тише…

До середины августа я выключился из жизни семьи, города. И когда она уехала не в Харьков, а опять в Курск поступать в медицинский институт, я очнулся. Я не проводил её, потому что проводить было нельзя. Мы встречались тайно от всех, ни единая душа этого не знает. Когда она уезжала, я пошёл в конюшню к Илье Афанасьевичу. Он был в конторе, я вывел Зорьку, не оседлав, вскочил на неё, вдоль ручья обогнул город, оказавшись на шоссе, отпустил поводья. Только страх, что Зорьки хватятся в конюшне, начнут искать, заявят в милицию, заставил меня за Нечаевкой повернуть её назад. Илья Афанасьевич уже метался по двору конторы. Сторож, старик Дружков, что-то доказывал ему, размахивая руками. Илья Афанасьевич начал было отчитывать меня, но я тотчас удрал. Вечером я сказал отцу, что мне необязательно кончать десять классов.

Он ужинал. Положил ложку, утёр губы, откинулся на спинку стула.

— Что же ты будешь делать?

— Я поступлю в техникум или в училище.

— В какое?

— В Курске есть строительный техникум. Я буду строителем.

— Ты с матерью говорил? — спросил он, помолчав.

— Нет ещё. Я не успел.

— Так… Значит, ты с маху принял решение?

— Нет… Я давно думал об этом. Я всё обдумал. И сегодня твёрдо решил. И окончательно.

Мама принесла отцу из кухни второе. Смотрит на него, на меня.

— Что случилось? — говорит она.

— Послушай его, — сказал отец.

Я повторил о своём намерении.

Мама присела на стул.

— Не понимаю ничего, — сказала она, — как это так?

— Очень просто, — сказал я, — в школе я переросток. Мне нужно этой осенью в десятом учиться, а я пойду только в восьмой. Не хочу я так. Я поеду в техникум, через три года окончу его и буду самостоятельным человеком. А то отец, — я запнулся, — а то отец всё упрекает меня бездельем. Да.

— Замолчи, — сказала мама, — кто тебя упрекает? Поди сюда, Боря.

Мы вышли в кухню.

— Что случилось? — сказала мама в кухне, закрыв плотно дверь. — Расскажи мне. За последнее время ты изменился, Боря. Посмотри, на кого ты похож! А как ты ведёшь себя? Дине грубишь, на всех смотришь волком, днями и ночами тебя нет дома!

— Ночами я дома. Я сплю в сарае с Витькой, — сказал я.

— Я не о том. Ты не разговариваешь ни с кем. Ты стал чужим в доме. Что случилось?

— Ничего. Я решил ехать в техникум.

— Когда решил?

— Давно.

— Скажи мне, — она положила руки мне на плечи. Смотрит в глаза. — Скажи мне, сынок: та девочка — причина твоего желания?

Я вздохнул. Значит, она ничего не знает!

— Та девочка здесь ни при чём. Я это твёрдо решил, ма. Ничто меня не удержит!

— Ступай в столовую, — тихо сказала она.

В глазах её слёзы…

На улице темно. Который час? «Дун, дун!» — отсчитывает время сторож за рекой. Полночь. Я никого не хочу видеть. Даже Витьку. За мостом я свернул на луг, оставил позади огороды. Какой-то ночной рыбак скрипит вёслами в уключинах. От горсада доносятся звуки радиолы. У обрыва я ложусь на спину, смотрю в небо. Сколько звёзд! Пахнет тиной, рыбой. Пролетела сова. Послезавтра я еду. Она не дала адреса, но я найду её… Открыли уже строительный техникум? Говорят, что открыли, а там недобор. А если он не открыт? Посмотрим. Там посмотрим. Что-нибудь придумаем. Снимем с ней комнатку и будем жить вместе. Надо будет, я пойду работать грузчиком. Работу можно найти. В ночное время и у нас на станции есть работа, а в Курске её завались. Днём учиться буду, ночью работать, — это если у нас появится ребёнок… Там никто не узнает, что она старше меня. Курск большой город.

Я вскочил. Городские огни скрылись в темноте. Здесь лес у самого берега. Я разделся, переплыл на другую сторону. Только под утро очутился в сарае.

Днём я брожу по улицам. Что за городишко наш Петровск!

На улицах песку по щиколотку. Антон-дурак, работавший при немцах звонарём в церкви, собирает по двору милостыню. На базарной площади песок и пыль. Из колонки день и ночь льётся вода, стекает ручейком в болотце тут же. И на городской площади песок. Проедет телега, пыль поднимается стеной, оседает на груде кирпичей, извёстки, — это остатки разрушенного в двадцатых годах собора. Бабушка Варя рассказывала, будто какой-то Аквилев, главный комиссар города в то время, сам сбрасывал колокола с колокольни…

Старый вагончик ночью повёз меня в Курск. В вагоне полно баб, мужиков, стариков. У всех мешки, плетёные корзины с яблоками. Душно. Воздух спёртый. Я лежу на третьей полке. Я в новых сапогах, в солдатских брюках, подогнанных мамой на мой рост. Пиджачок я снял, но всё равно обливаюсь потом. В заднем кармане брюк паспорт, свидетельство об окончании семи классов. Двести рублей денег. Я дал обещание маме: остановлюсь у тёти Зины, моей родной тётки, живущей в Курске. Кушать буду у неё.

Поезд ползёт страшно медленно, часто останавливается. По вагону трижды проследовал ревизор, милиционер, военный патруль. Кого-то схватили в тамбуре, повозились там, покричали…