Просека

Закрываю глаза. Вижу весь Петровск, древний городишко. Когда-то на его месте было поселение служилых людей, оберегавших Русь от набегов кочевников из степи. Сейчас степь уже выгорела. От неё, ежели сегодня дует южный ветер, тянет сухим, тёплым воздухом, как из остывающей печи. В такие вечера старики и старушки приходят к реке, плескаются в потёмках на мели. Вдруг увидел я себя и Нелю Сухорукову: после выпускного вечера возвращаемся от леса к городу. Скоро рассвет. Задерживаемся на деревянном мосту, под ним хлюпает вода под вёслами рыбака Тихона, старичка пьяницы, живущего в домике возле бойни. По ночам он ловит налимов, сомов. Сплавляет их домохозяйкам, тайком от милиции, — прогонят стадо через мост к лесу, Тихон понесёт рыбу на выгон, где женщины, проводив коров, будут ждать его у заросших бурьяном окопов.

В ту ночь я ещё был уверен, что мы вместе с Нелей уедем в Ленинград. Давно и много раз было обговорено, как будем там жить, учиться. Но она уже знала: родители её переезжают в Харьков и она будет учиться там в медицинском институте. Но мне не говорила об этом. Сообщила лишь накануне своего отъезда. Я сразу не поверил ей, мне казалось, она шутит, разыгрывает меня. Но она не шутила. Помню, я растерялся даже, а потом меня взяла злость. Обозвал её лгуньей. Ужасной и хитрой лгуньей. И если она не считает себя таковой, если она не прикидывалась, что любит меня, — должна удрать от своих родителей. Да, да. Время есть: целый день и ночь. Успеем собраться и махнём в Ленинград. Иначе — что же получается? «Если ты таила от меня эту правду, — кричал я, — то завтра ты можешь обмануть меня и в чем-нибудь другом!» В те минуты я возненавидел её родителей, особенно её отца, рыжего, толстого, за что-то не любившего меня. Я не представлял, как это мы будем жить порознь. Она вдруг заявила твёрдым голосом, что я не имею права так обзывать её. «Я тебе не лгала, Борька, я просто молчала, потому, потому…» И она заплакала. Вот, вот, свирепел я, вот они, женщины: когда нечего сказать, оправдаться не могут, прибегают к слезам. Прикидываются несчастными, оскорблёнными! «Прекрати реветь, Нелька! Иди. Собирайся, завтра трёхчасовым поездом уедем, слышишь?» Но она сказала, что я ничего не понимаю. «Ты грубый, — сказала она, — и все вы такие, да, да! Вы думаете только о себе, все вы эгоисты. Ты тоже должен ехать в Харьков». — «Я? В Харьков? Это ж почему? Потому что ты не желаешь ослушаться родителей? Нет, ты поедешь со мной в Ленинград. Точка…» И мы крепко поссорились.

И вот я в Ленинграде с ноющей шишкой на голове. На этом вонючем вокзале. А она в Харькове будет поступать в медицинский институт. Я не напишу ей первым. Пусть она напишет, а я ещё подумаю, ответить ей или нет. Уцепилась за юбку матери, за карман своего папаши, толстого судьи. Рыжий, толстый и носатый судья, который и судить-то, может быть, толком не умеет. И пусть она живёт с ним… Сердце колотится, мне стало душно. Нет, сегодня не заснуть…

Ухожу бродить по ночному городу. Под утро задремал на скамейке в каком-то скверике.

Только часу в десятом дня попадаю на залив. Дольше, чем обычно, плаваю. Продрог. Но в голове посвежело, прояснилось. Побегав по берегу и позавтракав, еду в Политехнический институт на трамвае номер восемнадцать. Он привозит меня в своём тамбуре вместе с компанией парней и девушек. Я увидел сосновый парк, окружённый металлической оградой. Между сосен проглянуло великолепное белое здание с огромными окнами, освещёнными солнцем. Парни и девушки скрылись в парке.

Фанерная стрела указывала путь в приёмную комиссию. Влево и вправо от меня высокие светлые коридоры; широкая лестница с белыми перилами ведёт во второй этаж, расходясь на два крыла. Гипсовый Калинин во весь рост. Тишина. Навстречу мне сбежала по лестнице стайка девушек. Чёрная стрелка проводит меня мимо актового зала к распахнутым дверям комнаты: у каждой стены по столу. За ближним ко мне столом сидит мужчина с худым загорелым лицом, в чёрном костюме. Я поздоровался. Мужчина привстал.

— Вы ко мне?

— Я хочу поступить в институт, на строительный факультет. Я не ленинградец, вызова у меня нет. В общежитии нуждаюсь. — Я положил перед ним документы. — И мне бы хотелось узнать подробности моей будущей работы.

— Садитесь. — Он взял документы. — Хорошо, — произнёс он, — отлично. — И не суёт мне обратно документы, кладёт их чуть в сторонку. — Что ж, наши выпускники работают в разных уголках страны…

Он рассказывает. И довольно живо. А я почувствовал, что всё, буду учиться в этом институте. Четверо суток и почти не спал. Несколько минут слушаю объяснение и псе понимаю. Потом веки мои отяжелели, тело разом обмякло. Я потёр глаза. Подпираю голову рукой, часто моргая, киваю, давая понять, что слушаю внимательно.

— Вы давно с дороги? — вдруг спрашивает он, оборвав рассказ.

— Только что. Двое суток, знаете, с пересадками…

— Значит, в группу гидротехников?

— Да.

— Мария Николаевна, к гидротехникам! Вот той женщине сдайте документы. Нет, нет — к тому столу.