Проселок

Не хватало теперь ещё только этого! Любовные треугольники и прочая геометрия не волновали Дмитрия В. Чупрова. Отношения отца с женщинами перестали его интересовать с тех пор, как появилась Татьяна, заняв так долго пустовавшее место рано умершей матери. Но сегодня он не на шутку обеспокоился: неужели прав Раймон, и эта чернокожая красотка только и думает, как «совратить белого мужчину»? Ну что ж, бедный профессор-землероб вполне подходит для этой цели! (Митя горько усмехнулся: путь русского интеллигента в революцию пролегал через бедность или войну; возможно, это будет первый случай, когда заражение передастся половым путём.) Но не потеряют же они голов настолько, что забудут о главном — дне открытия конференции! И что вообще думает по этому поводу уважаемая мачеха? Не слишком ли много суверенитета забрал папа и сможет ли, по известному крылатому выражению, проглотить его?

Тут Раймон, кажется, окончательно вник (было уже одиннадцать, бутылка виски наполовину опорожнилась общим старанием) и заявил, что непрочь и сам посмотреть «русскую природу», если гидом быть согласится belle Tatiana, — чем заставил всех рассмеяться. И в этот момент отворилась дdерь, и на пороге стали «наши очарованные странники» (сказала Таня), и Митя наконец с облегчением вздохнул: кворум обещал быть. Чупров-старший выглядел как-то по-особому подтянутым, похудевшим, а темнокожая гостья даже в дверях продолжала поддерживать его под руку и лишь тогда «выпустила из объятий» (сказала Таня), когда оба оказались в прихожей. Деталька, немало говорящая знатоку заморских обычаев: Митя никогда не видел, чтоб американцы ходили «под ручку», — вероятно, урок был преподан «кавалером» и так быстро и с таким удовольствием усвоен, что хотел длиться до бесконечности. Очевидно, то же заметил и Раймон, ибо с тоской посмотрел на Таню и снова было хотел вернуться к «природной» теме, но не был замечен, поскольку снова все перешли к столу. Анна чувствовала себя как дома (/отметил Митя) и не то чтобы, почтя долгом, делилась впечатлениями, — она, по всему, была в восхищении от поездки и живописала её с такой образностью, что все, даже грустящий Раймон, по-настоящему развеселились. Неприметная тропа из Марьиной Рощи к Савёловскому вокзалу, пролегающая вдоль железной дороги, напомнила ей нелегальный переход мексиканской границы, однажды совершённый в детстве, — она уже говорила, что родом из Южной Каролины? — а «профессорский дом» (bytowka) потряс бронированными стенами, наверняка способными выдержать атомный взрыв. Опять же поезд — о, сладость детских воспоминаний! — вылитый мексиканский состав начала шестидесятых. А русский лес (Russian wood) — он великолепен! Только mushrooms, которых они собрали полную большую корзину, она не осмелилась отведать, хотя они так соблазнительно пахли, будучи поджарены профессором со сметаной, — её желудок всегда сильно сопротивляется незнакомой пище. Но конечно главное — люди! Никогда в жизни она не выслушивала столько комплиментов единовременно (at the same time; от мужчин-соседей — пояснил Владислав Николаевич, а Раймон по-русски добавил — белых; с его стороны это была, разумеется, бестактность, но все, кто понял, сделали вид, что не заметили) — и всё потому, что люди живут так близко друг к другу, они не разобщены, как в Америке, и это прекрасно (fine). Вот вам и «шесть соток» — сказал Митя, неизвестно к кому обращаясь. «Ты давно не был — двенадцать,» — поправил отец. «С чем тебя и поздравляю,» — сказал Митя и, подумав, добавил: «Всё отберём.» Этот краткий диалог не остался без последствий — разговор перекинулся на политику, обойдя стороной вопрос, который, видимо, больше, чем других, интересовал Раймона: врозь или вместе? — и относился к тем двум ночам, что были проведены «путешественниками» вдали от родных пенат. Но как сказал один из великих мира, политика — современный рок. А «загадка русской женщины» обрела ещё большую остроту и притягательность.