Раньше для Мартина главным было его самолюбие, и если он был обижен или возмущен, то не жалел о том, что теряет друга. Успокаивал себя тем, что еще молод и впереди много времени, чтобы найти истинного друга и пронести дружбу через всю жизнь. Однако с годами становилось ясно, что истинно драгоценна только старая дружба — привычная, без возвышенных клятв, но насущная, как хлеб и воздух…
Он вспоминал о Христофоре — своем однокласснике, невысоком пареньке с таким веснушчатым лицом, что оно казалось покрытым сыпью. За эти веснушки в гимназии его прозвали Сорочье Яйцо. Когда у Мартина умер отец и ему негде было жить, Христофор, с которым они сидели на одной парте, предложил поселиться у него. Мартин перебрался к ним на недельку–другую, пока не подыщет себе комнату, но родители Христофора не отпустили его до самого конца учебного года. Пожилые люди, оба пенсионеры, они благоговели перед сыном, родившимся на пятнадцатом году их супружества, и распространяли свою любовь на всех, кого любил Христофор. Мартин ел вместе с ними, жил как равноправный член семьи, водил лошадей на водопой (те прядали ушами, пытаясь сбросить седока, но он крепко вцеплялся в гриву), а в дождливые осенние дни вместе с Христофором ходил к ним на участок сажать черешни. Учебный год подошел к концу, Мартин собрал свои пожитки, поцеловал руку матери Христофора и сел на телегу. Оборачиваясь время от времени назад, он видел прятавшийся за фруктовыми деревьями дом и маленькую фигурку старой женщины: стоит, задумавшись, на пороге, опустив сморщенные от стирки руки, а по щеке ползет слеза.
Этой дружбы Мартин не добивался, она была подарена ему. В те годы, совсем юный и неопытный, он не мог понять истинную ее цену. Окончив гимназию, он несколько раз писал Христофору, они еще раза два виделись, когда бывший однокашник Мартина, переехавший в маленький городок, приезжал в Софию — то ли в суд, то ли в больницу, — но потом, поглощенный разными повседневными заботами, Мартин совсем забыл о нем.
А теперь он думал о том, что, если доведется ему заехать в тот городок и остановиться в гостинице, Христофор, которому он не сообщит о своем приезде — то ли забыл, то ли не хотел беспокоить, — поздно вечером постучится в дверь номера, обнимет его, смущенный тем, что! только сейчас узнал о его приезде, и не успокоится до тех пор, пока Мартин не согласится переночевать у них. Перед гостиницей их будет ждать малолитражка с царапиной на заднем крыле, заклеенной черным пластырем. Когда это дребезжащее и тряское порождение современной техники примчится на другой конец городка и остановится перед трехэтажным панельным домом, Мартин ощутит аппетитный запах слоеного пирога и увидит в окне первого этажа три ребячьих рожицы, высматривающие дорогого гостя — бывшего папиного одноклассника. Его встретит сконфуженная хозяйка — руки у нее по локоть в муке, — и Мартин заметит, что ребятишки держат переведенные им книги и, шевеля губами, вспоминают только что заученные стихи, готовясь по знаку отца декламировать их перед гостем…
Мартин не сомневался, что все произойдет именно так. На рассвете его разбудит запах липового чая. Когда он, шлепая домашними тапочками, выйдет на кухню поздороваться, то увидит, что дети Христофора Сорочье Яйцо сидят рядком, болтают босыми, еще теплыми от сна ножками, а над ними наклонилась мать в теплом деревенском платке. Она заслоняет их своим крупным телом, и они, смешно склонив головенки, таращат на гостя глаза с тем же любопытством, с каким когда–то цыплята во дворе родного дома Мартина, спрятавшись под крылом у курицы, находили в перьях щелку, чтобы поглядеть на небо, где вилась незнакомая птица.
Как–то вечером Христофор неожиданно заехал к Мартину. Посидели, поболтали о том о сем. Переводчик пил вместе с другом кофе и все ждал, что, когда иссякнут воспоминания и всякие житейские пустяки, которыми гость занимал его (о том, что погреб затопляет после каждого доведя, а младший сын переболел свинкой), Христофор признается наконец, зачем он, собственно, приехал: попросить денег взаймы или пристроить кого–нибудь из ребят в соседний техникум, где директор — приятель Мартина. Однако гость не торопился высказывать свои просьбы. Такой же тщедушный и робкий, как прежде — словно его каждую секунду могут вызвать к доске отвечать урок, который он не успел выучить, — Христофор осматривал забитый книгами шкаф, интересовался, неужели Мартин прочел их все до единой…
Он собрался уходить, так ни о чем и не попросив. На пороге Мартин остановил его:
— Может, тебе чем помочь надо?
И Христофор, техник почтового отделения, с лицом, на котором среди веснушек пролегли от нелегкой жизни морщины, немного смущенно ответил:
— Нет, спасибо… Я так просто заглянул, тебя повидать… Сон нехороший приснился, я и подумал: надо съездить, узнать, как ты там…
— Ты еще веришь в сны? — улыбнулся Мартин.
— Они иногда сбываются — плохие чаще, чем хорошие… — Гость пожал ему руку и стал спускаться по лестнице.