Прощай, Америка!

Негр падал-сползал-опрокидовался-складывался… его оттаскивали в сторону, аккуратно укладывали возле стены и шли дальше, к следующему. Могло показаться, что толпа движется чуть ли не рядами, как на демонстрации трудящихся в Пекине. И как в Пекине, общий поток трудящихся охвачен со всех сторон охранниками правопорядка, так и в Сан-Франциско медленно идущие массы были окружены молодыми людьми, собственно и громящими магазины и лупящими чернокожих сограждан.

Полиция не вмешивалась. Как, собственно, и при Вашингтонском погроме. Полиция, в полном боевом, группировалась возле стратегически важных объектов и делала вид, что все происходящее ее, полицию, в общем, интересует мало.

Наконец кто-то из особо тупых негров догадался выстрелить в китайца.

Пуля ударила в грудь мужчину средних лет, шедшего в первом ряду колонны. Мужчину подхватили, подняли на руки и быстро передали над головами в глубь строя. Оператор успел крупно взять безвольно запрокинутую голову и струйку крови, вытекающую из уголка рта.

Выстреливший негр замер на углу, потрясенный собственной глупостью, потом снова поднял двумя руками здоровенный никелированный револьвер, сверкающий на солнце, но еще раз нажать на спуск не успел. Вмешалась полиция.

Сразу с десяток копов врезали по идиоту изо всех стволов, и стреляли до тех пор, пока не превратили тело убийцы в груду окровавленного тряпья…

– Мать твою, – сказал кто-то возле Лукаша.

– Это да, – кивнул Лукаш. – Это тебе не в Зеленой Зоне косоглазых гонять…

Телевизионщики работали красиво, режиссеры мастерски меняли точки съемок и ракурсы. Кадр: китайцы вдумчиво разносят ночной клуб, – сменяется картинкой исхода афроамериканцев из Сан-Франциско. Мужчины, женщины, дети идут, испуганно оглядываясь назад, на дома, над которыми стоят неподвижно в безветрии черные дымные столбы.

– Обратили внимание? – спросил Джон Смит, ни к кому конкретно не обращаясь. – Ни одного крупного плана. Ни одного заплаканного детского личика, ни одной бьющейся в истерике гренд-Ма – толпа, толпа, толпа… Тут, даже если и захочешь, никого не сможешь пожалеть… Как можно сострадать невнятной чернорылой толпе? Тысячеглазому червяку? Муравьи бегут от наводнения… вы станете им сопереживать?

Джон Смит достал из кармана кисет, стал набивать трубку, не обращая внимания на табличку «Не курить», висящую на стене.

– У китайцев – средние планы. Видно, что делают, но насколько все это забавно – можно только догадываться. – Квалья покачал головой, то ли осуждая, то ли одобряя операторов. – И красное на коричневом не слишком контрастная пара. Если бы резали белых…

– Когда будут резать белых – учтем, – с нажимом на первое слово произнес охранник, стоявший неподалеку от Квальи. Двухметровый афроамериканец в строгом черном костюме с вызовом посмотрел на худощавого невысокого итальянца и недобро усмехнулся. – Когда белых будут резать…

– Блэквуд! – крикнул охранник из-за пульта. – Рот свой поганый закрой! Нигер долбаный…

Охранник за пультом тоже был афроамериканцем. Нигером, но, наверное, недолбаным. И был старше не только по возрасту, но, похоже, и по должности.

– Рот закрой. И если ты еще раз себе такое позволишь, то вылетишь из Зеленой Зоны вместе с Мартой и девочками. Тебя ведь предупреждали…

Блэквуд дернулся, словно от удара кнутом, скрипнул зубами и отошел к выходу.

– Извините, джентльмены, – сказал охранник из-за пульта. – Нервы, вы должны понять…

– Бывает, – сказал Квалья.

– Но почему они не сопротивляются? – удивленно спросил Махмутка, неиссякаемый источник наивных вопросов. – Почему они просто бегут?

– Ты знаешь, сколько народу живет в Сан-Франциско? – спросил Джон Смит, раскурив, наконец, трубку. – Хотя бы приблизительно…