Прощай, Атлантида

– Ты что-ли верующая? – спросил журналист.

– С чего это? – удивилась грустная Элоиза. – А завтра у Июлия день рождения.

– Ну, ты вообще! – воскликнул журналист.

– Я вообще. Ага. Они, – показала Элоиза в сторону кухни, – конечно, готовятся. Речь, патефон. Но еды в доме нету, на стол. Селедки, картофель. Денег у меня совсем не осталось, – подняла она слезные глаза на Воробья. – Всю зарплату от аванса ухнула на сволочь.

– Черт, – повторил Воробей, но Элоиза не шелохнулась. – Снимай юбку, – крикнул Воробей. – Наволочку с подушки тоже снимай.

– Ты че, вспотел что ли! – возмутилась Элоиза. – Я тебе не подстилка-салфетка, могу и…

Но все обошлось, и через двадцать минут Воробей уже был у монумента, где чернела изрядная кучка народа и слышались микрофонные гортанные речи.

Здесь надо прерваться и, чтобы разъяснить про кучку, сообщить следующее. День, или два, не исчез из истории города бесследно. Много случилось всего, но главное – исчезла одна вещь, по поводу чего и собрался на центральной площади перед монументом солидный митинг.

Исчезла голова. Была ли она также варварски экспроприирована у многострадального памятника местным Дантоном или Робеспьером, или пропала иным, под пассы какого-нибудь начинающего "гробового" или "чумака", оккультным способом, не ясно. Теперь грустный памятник бывшего вождя оказался покрыт серой, свисающей помпезными складками попоной, и Воробей уже ранним утром обо всем этом знал, но из-за роженицы из головы повылетало.

На импровизированной трибуне, роль которой безгласно играл метровой высоты постамент скульптуры, расположилось местное начальство. Если смотреть со стороны толпы, в которой виднелись в основном чиновные лица из областных, да и более несущественные – кислые мужские из подведомственных котельных в грязных телогреях и кое-какие женские из ближних жэков, – то слева от микрофона стояли рядком вице-губернатор, красный директор Евграф Бодяев, начальник электричества и некоторые иные схожие лица, а справа – крупный банкир из "Гудбанка", двое-трое китайских синих товарищей, приехавших дружить, и еще какие-то основательные лица.

Вице-губернатор взялся за микрофон, и голос сзади толпы, где помещались небольшие надгробия динамиков, возвестил:

– Митинг-совещание с общественностью и народом населения области по проекту реконструкции памятника искусства объявляю…

Динамики щелкнули, сожрали концовку речевки, но и так все было ясно.

И, правда, вспомните: мартовская контрреволюция, апрельские неспокойные по весне тезисы и пр. – вот и сейчас в головы местных вождей втемяшилась прекрасная идея – раз, к месту, голова с плеч улетучилась, то он – это теперь вовсе не "он", а совсем какой-то другой неизвестный металл-заготовка. Что сварганить на бронзовых усталых плечах – дело немудреное, но отсебятина здесь чревата, и решили посоветоваться с народом. Ход "конем".

Опять прорвался голос вице из микрофона:

– Разрешите радушнейше поприветствовать прибывшего из столиц товарища и дать ему слово…Конечно, много слов… – стушевался он.

Представьте себе, кто же подошел к микрофону. Это был невысокого роста в шляпе скромный командировочный, уже однажды встреченный нами на гулкой пустой площади, когда туча воронья чертила шестерки над местностью, и шляпа которого имела честь слететь от ветра их крыл. А этот теперь человек выразил все просто и ясно, что всем даже и понравилось, хотя мог бы, столичная штучка, сказать и позаковыристей:

– Это здорово, что здесь, в губернии, советуются с людьми. Это правильно. А то чиновники дорвались, и иногда забывают, кто их поставил. Народ. Вот люди – пусть скажут. Очень хорошо. А мы послушаем и поддержим.

Опять бочком пристегнулся к микрофону вице:

– От организаторов промышленных побед и других проммест предприниматель-патриот господин Бодяев, – возвестил он.

– Я что скажу, – пробурчал явно из не своей тарелки " красный директор", – нам говорить-то что, нам вкалывать надо. Не все еще озарплачены, не все озолочены властью. Пойду сейчас работать. А с этим…надо, главное, сделать правильно. По уму, как совесть шепчет. Мы со своей скромной стороны всегда людей поспросим, всегда тружениц облюбуем, поддержим за что бог подал. Капитаны экономии "за", одним словом. За счастье простых трудовых кадров. И чтоб момунент им светил в пути. Вот, – и отвалил скорее вбок.

К микрофону подтянулся банкир Барыго, подпихивая других толстым плечом: