Прощай, Атлантида

– Где бы я не играла, в Мелитополе или Игарке, люди сидели со светлыми лицами, партер веял духами и мандаринами, а галерка шуршала карамелью. Разве сейчас так? – Тут из Фени, мягко опавшей, сузившейся и приобретшей теплую неловкость движений вывалилась нежданная Офелия. – " А я, всех женщин жалче и злосчастней, вкусившая от меда лирных клятв, смотрю, как этот мощный ум скрежещет, подобно треснувшим колоколам".

– Где бы мы не проводили гастрольную ночь, иногда и с милым другом, в захудалой гостиничке, в Анадыре или Шацке, или в помпезном кинотеатре Геленджика – в чистой вазочке возле меня всегда ночевала хоть одна свежая роза. Или тюльпан. А люди в фетровых шляпах и крепдешиновых платьях спокойно дожидались нас у служебного входа и просто говорили: "Спасибо". Но я не любила выездные концерты, будто ты щипач попал в вонючий трамвай, – Феня опять закрыла лицо руками и стояла так с минуту.

– Да, знаете, – грустно подтвердила она. – Приходится наниматься на разные роли, на выездные концерты. Но Риточка человек очень хороший, она разбирается в старых актриссах. Я ей звонить не стала. Подумала, Вы возразите. Вам бы от этих людей надо скрыться, – и она повела рукой в сторону коридора.

– А зачем же Вы… рядом с Аркадией Самсоновной… подсадные…

– Этого я не знаю, – отрезала Феня сухо. – Халтура в провинции. Вот телефон. Возьмите и адрес, – и она протянула Арсению клочок бумаги. – Здесь не очень далеко, одна остановка электричкой. За портом, у реки. Дом престарелых работников умственного труда. Хотя, конечно, уехала Аркадия не просто так, а на медицинской карете. Ну, не знаю. Чай пейте. Может быть, с баранками?

– Поеду-ка я срочно, – отрапортовал географ, кратко глянув в окно, уже потерявшее плотность ночи.

– Возьмите в дорожку фляжечку моего ликера, маленькая, в карман как раз лезет, – предложила Феня, вынимая из буфета плоскую склянку бывшего коньяка. – На ночь, если сон упрыгивает, десять-двадцать капель. И забудете все невзгоды. Как это Вы Аркадии приглянулись, удивляюсь.

– Спасибо, – промямлил Арсений, суя фляжку в карман пиджака.

Потом схватил фибровое чудовище и направился в коридор.

– Ни пуха, – промолвила вслед уважаемая прима.

– К чертям, – неумело отозвался путешественник и потащился по лестнице вниз.

На пятачке первого этажа к батарее жался ранний пацаненок, жуя тщедушную папироску, а рядом ухмылялся верзила с квадратной рожей.

– Здравствуйте, дядя географ, – вежливо поприветствовал Кабанок. – Это мой учитель, – почтительно сообщил он спутнику. И другим тоном сказал. – Мужик, закурить будет?

– Не курю, – кратко отшил мальчугана Арсений и тут же получил оглушительный удар по темени и, теряя остатки сознания на заплеванную плитку подъезда, услышал удяляющийся малиновый звон колоколов.

* * *

Арсений очнулся, когда рыдван с огромным багажником, где была вылежала прошлыми постояльцами мягкая лежка и теперь он соляным мешком переваливался и подпрыгивал на каждой ухабе, резко сбавил ход, приветливо взвизгнул клаксоном и встал. Из щели щелкнувшей и отвалившейся крышки брызнул свет фонарика, крепкие руки ухватили упревший до седьмой соли тюк и выкинули вон. Громыхнул замок и засов, и Арсений, потирая слегка лопнувший затылок и завядшие уши, увидел себя на скамье в громадном, темноватом зале-ангаре с разрисованными ржавой гнилью стенами и тусклой теперь лампой, вяло склонившейся над огромной болотного цвета махиной, занимавшей почти все нутро. Рядом со своими целыми ногами он с облегчением отметил заветный чемоданчик со старухиным бельишком.

Арсений тут же признал старого знакомого монстра – это, конечно, был броневик из стрип-кафе "Касабланка" и, похоже, тот самый зальчик, который он когда-то пробегал на пути к "сралке". Наверху, из стройной круглой башенки, ядовитым грибом сидевшей над толстым кривым корпусом, торчала, ощерившись, толстая жирная палка, изображавшая пулемет. Современной синей краской на боку опасного чудища теперь на ткани был выведен лозунг: " ЗАВЛАСТЬ САВЕТАВ" и еще один красной краской с другого борта " БОЙСЯ БУРЖУЙ ПРИШЕЛ ТЕБЕ…", и дальше надпись убегала за угол махины. Над танкеткой на обрубленной палке от граблей крепилась крупная фанерка с тоже загадочной фразой: " Павлик Отморозов в диникинских тылах. Съем фильма ПРОСИМ НИМИШАТЬ КИНО".

– Нравится? – довольно спросил сопливый голосок.

Полозков опустил глаза и увидел сидящего на дверной приступке броневика сурового парнишку Папаню в окружении двух-трех здоровых парнюг с обритыми, как бифштекс, отечными боксерскими лицами.

– Наша корыта! – с гордостью ткнул пацан в железо. – Надписали, чтобы прогуливать иногда. Водит мордой, жрет любую жрачку – дрова, уголь, бензин, спирт глушит круче ребят, колесами жужжит, как цекотуха. Настоящим патроном жахает, а вот холостым – пока никак. Но обучим. Ей гимназий не кончать.

Парнюги заржали.

– Может, наладишь, слесарек! Ладно, шучу. Ты как, оклемался?

– Вы бы по башке лупили тише, – пожаловался географ. – А то на свою толщину мерите.