Прощай генерал… прости!

— Тогда дождись моего звонка, поедем вместе, — сказал он, посылая губами воздушный поцелуй, который, от невольного встречного движения Клавдии, едва не стал физической реальностью. Но Александр Борисович сдержал себя демонстративным усилием воли и произнес по слогам, но с большим чувством: — Ах, какая женщина, какая женщина… хочу такую! — и хищно задвигал челюстями.

А Клавдия удовлетворенно расслабилась, кокетливо повела полными плечами, и впечатление было такое, что она уже начала медленно раздеваться для него… Все-то оно, конечно, правильно, однако есть дела поважнее.

— Проследи, пожалуйста, чтобы постановление нашего генерального о передаче уголовного дела по поводу гибели губернатора Орлова к моему производству попало ко мне еще сегодня, ладно? Это будет твой весомый вклад, девушка, в нашу общую копилку.

— Ах, Сашенька… — только и хватило у нее сил.

Зато Александр Борисович многообещающе подмигнул ей, потому что твердо знал: бюрократическая волокита, обычная для их большого дома с длинными и кривыми коридорами, на страстном выдохе все более распаляемой греховными надеждами Клавдии Сергеевны, собственно, и завершилась, а нужный документ практически с этой минуты, можно сказать, уже у него в кармане. Вот так надо работать, а не ждать милостей от… природы…

4

Любые похороны в наше время, разумеется и когда они проходят на государственном уровне, несут сразу несколько нагрузок, главным образом показушно эмоционального плана. Тут ведь чаще всего главное внимание привлекает не покойник, а контингент провожающих, строгая последовательность выступлений, общий настрой и, наконец, тайные интриги, которые, как их ни скрывай, все равно невольно высовывают свои хитрые острые мордочки, словно какие-нибудь болотные кикиморы из-под замшелых коряг. Собственно, ради этих кикимор и отправился Турецкий в Центральный дом армии, надев свой не повседневный, а парадный мундир с генеральской звездой на погоне. Теперь он не просто какой-то там следователь, пусть и из Генеральной прокуратуры, а лицо сугубо официальное, имеющее право при необходимости разговаривать через губу с такими же, как он сам, генералами, число коих наверняка сегодня на «проводах» превысит количество штатских чиновников.

Закономерен вопрос: почему именно о военных думал в настоящий момент Александр Борисович? А потому, что очередь штатских еще не дошла, они понадобятся позже. И чтобы понять существо характера покойного, которым тот нередко бравировал при жизни, надо в первую очередь — установить личный контакт с теми, с кем Орлов провел лучшие и наиболее яркие годы свой жизни, то есть с военными.

Он прикинул по времени таким образом, чтобы не попасть случайно в ряды тех, кто составляет обычно траурные народные массы, изображающие скорбь, но проходящие с неподдельным интересом мимо возвышающегося на постаменте, в окружении венков и красных подушечек с государственными наградами, безумно дорогого лакового изделия, именуемого в далеких российских деревнях домовиной. Понятно, государство и обеспечило — все по чину, по ранжиру. Ведь и генерал, и губернатор! Хотя, впрочем, точно в таких же гробах, которые этим словом назвать и язык как-то не поворачивается, хоронят и бандиты своих братанов. Чего удивляться? Вопрос решают деньги…

Эти мысли возникали у Турецкого сами по себе, без особой вроде и надобности, просто в качестве констатации, не более. Он стоял в группе генералов со строгими и отчужденными лицами, абсолютно ему незнакомых, но они, лишь взглянув на его погоны, вежливо расступились, пропуская поближе к микрофону, у которого о чем-то негромко переговаривались главы Совета Федерации, Государственной думы и президентской администрации. Определенно ждали Самого, как же начинать-то без президента! Значит, в самом деле будет. Ну да, а уже на кладбище останутся свои, те, кто действительно хорошо знал Орлова. Напротив военных, с другой стороны постамента с гробом… саркофагом?.. черт знает, как его следует называть, собралась куда более многочисленная группа людей в гражданской одежде. Те были легкоузнаваемы — депутаты, губернаторы, правительственные чиновники, министры. Там нарочитого, показного траура не наблюдалось. Разговаривали чуть ли не в полный голос, кто-то размахивал руками, что-то доказывая, о чем-то спорили, и можно было поклясться, что к покойному все это не имело ни малейшего отношения. Вот и еще один повод для скепсиса…

У Александра Борисовича неожиданно всплыли в памяти строчки из стихов знакомого ему еще с семидесятых годов молодого, известного тогда поэта Жени Лучковского, написанные тем в шутливой форме по поводу собственных поминок. Как там? Кажется…

Ну, что ж вы молчите?
Пора и запеть,
И что-то не слышится смеха…
Да полно вам, братцы, подумаешь, смерть!
Веселью она не помеха…