Прощай генерал… прости!

— Нет, конечно, что вы! Но… где-то в этом смысле. Крутой, часто непредсказуемый характер… Одинокий такой волк… Типичная, я понимаю, болтовня, даже, возможно, злостные сплетни, хотя генерал, бывало, выражался в связи с национальным вопросом обычно довольно резко, чем снискал в определенных кругах этакую своеобразную поддержку, разве не так?

— Бог с вами, — улыбаясь, махнул рукой Рейман. — Скажу вам, не делая из сказанного никакого секрета. — Он потянулся к Турецкому, и Александру Борисовичу даже пришлось слегка нагнуться к нему. — Если уж он что и ненавидел, так это, по его же словам, «всякие жидовские штучки». Да, он так и говорил, но имел-то в виду жулье, которое не переваривал в любом виде, в любых размерах и под любой национальной личиной, вот это было. И лично я с ним тут всегда был согласен. Ну, я чувствую, мы с вами найдем общий язык. Так вы едете на поминки?

В вопросе прозвучала изрядная доля сарказма. На что Турецкий безнадежно развел руками — мол, а что остается делать? И тогда Рейман сказал:

— Пойдемте, я вас познакомлю с вдовой и немногими близкими Алексея Александровича. А то ж… нет, вы только гляньте на эту публику! — Он с насмешкой указал на толпу, целенаправленно устремившуюся к автобусам и машинам, чтобы, не теряя драгоценного теперь времени, мчаться в банкетный зал. — .Если отправитесь один, так точно без стула останетесь, я знаю…

5

Александр Борисович скоро понял, что Клавдия Сергеевна останется сегодня безутешной. Он не стал ей морочить голову, а ближе к концу рабочего дня позвонил в приемную Меркулова и сказал, что вынужден задержаться. Увы! Ну, конечно, это гадко с его стороны, разумеется, ужасно некрасиво, однако в данной ситуации он просто бессилен что-то изменить.

— И потом, Клавдия, — поспешил добавить, оправдываясь и одновременно противореча самому же себе, — ты — умная женщина, и у тебя достаточно такта, чтобы понять элементарную, в общем, истину: все-таки похороны — это достаточно сильный эмоциональный фактор, который в определенном смысле оказывает отрицательное воздействие на психику. И я не совсем уверен, что смогу сегодня… э-э, полностью соответствовать, ты меня понимаешь?

— Я приняла бы твои жалкие оправдания, если бы ты отправился утешать вдову, — резонно возразила Клавдия. — Но ведь ты наверняка уже знал обо всем этом заранее, так зачем же было вселять в меня напрасные надежды?!

Батюшки! Мадам заговорила тоном оскорбленной героини очередного мексикано-бразильского сериала! Клясться в том, что ее подозрения и обиды беспочвенны, было бы, по крайней мере, неразумно. Жаркие оправдания вызывают еще большие подозрения. А вот спустить это дело на тормозах — самое, пожалуй, то.

— И это я только что упомянул о твоем уме?! Боже, Клавдия, твоя ревность не знает границ! А закончил страстную отповедь вполне деловым и доверительным тоном: — Тут появилось несколько любопытных фигурантов, которые уже завтра могут убраться восвояси и потом их хрен отыщешь, а я хочу успеть с ними поговорить… по душам, понимаешь? Без протокола. И сколько это займет времени, никто не знает. Вот поэтому…

— Но, может быть… потом? — с воскресшей надеждой спросила она.

— Клавдия, я тебя столько раз обманывал, что мне уже стыдно глядеть в твои глаза. Тебе нужен очередной обман? Мне — нет.

— Ладно, принимаю твои объяснения. Но учти, я все равно буду ждать. Господи, и за что мне такое наказание?!

Ну вот, это уже куда ни шло…

Турецкий в принципе не соврал обиженной им подруге. Так сейчас получилось, что к нему было невольно привлечено внимание многих из тех, на кого он сам просто не рассчитывал. Вероятно, известие о том, что лично президент поручил провести новое расследование «важняку» из Генеральной прокуратуры, стало достоянием «широкой общественности». И хотя для многих тут, в огромном зале, за поминальным столом, дело было ясным, как любое, пардон, выеденное яйцо, тем не менее сам факт поручения президента поневоле приходилось воспринимать всерьез. А раз так, то, значит, и полной уверенности в том, что всем все по-прежнему понятно, ни у Турецкого, ни, похоже теперь, и у других тоже не было. И как положено в обстоятельствах подобного рода, каждый стремился высказать свою, естественно, наиболее достоверную точку зрения. Причем высказать в доверительной форме и лично Александру Борисовичу, чтобы у того не оставалось и тени сомнения, будто его собеседники способны в столь драматических ситуациях позволить себе хотя бы долю лукавства. И всех надо было выслушать, многозначительно кивая при этом и изображая понимание. Зачем же зря обострять-то раньше времени? А в том, что придет время и для обострений, Турецкий даже не сомневался.