Прощай, Грушовка!

Что их ждет? Мы боялись ложиться спать, боялись раздеваться. А Витя все не приходил. Может, и его арестовали, только мы ничего не знаем? Сидим здесь, как в западне, и ждем.

Вернулся брат поздно. Он и Толя видели маму Элика. Она плачет, рассказывает и плачет, никак не может смириться с тем, что произошло…

Ночью к Элику постучали. В последнее время он спал неспокойно. Он вскочил, бросился к двери, спрашивает:

— Кто там? — И тут же успокоил мать: — Это свой, Степан, не волнуйся.

Открыл дверь. Они о чем-то поговорили со Степаном. Потом Элик вернулся в комнату.

— Я к Славке схожу.

— Ночью?! — испугалась мать.

— Очень нужно, мама. Дело есть к Славке. Я прошу тебя, не волнуйся. Я должен видеть отца. Скоро мы с ним вместе домой придем.

И он выбежал из дома. А мать бросилась следом. Глядит — впереди идет Элик, а за ним трое мужчин в телогрейках. Она подумала, что они из лесу. Элик в последнее время постоянно говорил об отце и партизанах.

Толик Полозов сказал матери Элика:

— Этой ночью у Славки искали оружие, а потом увезли его самого в машине.

Она ужаснулась:

— А я думала, Элик в лес пошел к партизанам. Мне показалось, он поверил, будто за ним из леса приехали, от отца. А оно вон как получилось…

Ребята не могли ее успокоить…

У нашего подъезда я встретила Зинку, теперь она «руководительница». Одета в серо-зеленую форму, на левом рукаве — бело-красно-белая повязка, с левой стороны на кармане — эмблема: ромб, на темном фоне, снизу и сверху, два креста, посредине написано «СБМ» (Союз белорусской молодежи). «Б» перекрещивают меч и лопата.

— Мы живем под Минском, на берегу озера. Старый, шикарный парк. Такая красота, невозможно представить! — тараторит Зинка.

А я вглядываюсь в эмблему.

И в ушах у меня звучит голос Элика: «Ребята! Ура! Я расшифровал эмблему! СБМ — это «Смерть белорусской молодежи». Кинжалом режем, лопатой закапываем!»

А Зинка не умолкает:

— Недавно великий немецкий ученый Поше сделал открытие: родиной арийцев была Белоруссия.

— Так вам г-говорят ваши учителя? — Я даже заикаться стала от возмущения.

— Конечно, раз белорусский народ имеет чисто арийское происхождение, его можно с достоинством принять в сферу европейской культуры…

И Зинка побежала. А я смотрю ей вслед и думаю: не сошла ли она с ума?

11

К нам пришел Толя Полозов. Они с Витей что-то задумали, шепчутся, переглядываются, выходят на кухню, чтобы никто не слышал, о чем они говорят. Наша «квартирантка» теперь целыми днями не бывает дома. Она работает где-то и, наверно, опять ищет какого-нибудь Ганса.

Витя надевает телогрейку поверх плаща, хотя на улице не очень холодно. Одну шапку он надвигает на глаза, другую запихивает в карман. Для чего ему две шапки?

Ребята ушли, ничего никому не сказали.

Не успела я закрыть дверь, как увидела Лёдзю с Илевичем, другом Эрика Потоцкого. У Лёдзи заплаканное лицо, припухшие глаза.

— Что случилось? — Голос у мамы встревоженный и какой-то беспомощный.

— Эрика посадили в сумасшедший дом. Они его не выпустят.

Пока говорила Лёдзя, Илевич молча хмурил брови.

— Какой это был человек, какой человек!.. — повторял он.

Слово «был» резануло по сердцу.

— И ничего сделать нельзя? — спросила мама.

— Теперь в отпуск никого не пускают. Не до отдыха им… — Илевич поднялся. — Ну, я пойду. — Он крепко пожал всем руки.

Лёдзя была еще у нас, когда вернулся Витя. Лицо его сияло.

Он не скрывает радость, наоборот, ему не терпится поделиться с нами, и он выпаливает:

— Элик уже дома!

— Выпустили? — подозрительно спрашивает отец.

— Выпустят они… Мы с Толей помогли ему.

Все с недоумением смотрят на Витю, а он смеется:

— Не верите?.. Его в Германию должны были отправить. Нам Курт сказал. Народу собралось тьма. Сплошная неразбериха. Мы с Толей прошли в школу, как будто попрощаться с Эликом. Он надел мой плащ и мою шапку и через минуту вышел с Толей.

— А ты остался? — не выдержала мама.

Витя смеется.

— Тебя могли вместо Элика угнать в Германию.

— Я показал свои документы, и меня выпустили.

— Так просто?

— Ну… немного пошпрехал с охранником. Немного повезло, немного Курт помог.

— И Курт там был?

— Я его позже увидел.

— Ты что-то недоговариваешь, Витя. — Мама пристально посмотрела ему в глаза. — Что-то недоговариваешь. Не верится мне, что все было так просто. Ты вошел, а Элик вместо тебя вышел. Не верится.

— Почему не верится? Знаешь, сколько там народу собралось? Плач! Крик! В Германию угоняют. Суматоха. Кто в машину садится, а кто за колеса прячется…

— Это ты — за колеса?

— Ну, мама, с тобой невозможно разговаривать, ты как рентген, насквозь все видишь.

— Вижу, не сносить тебе головы.

— Ну, а Славка где? — не выдержала я. — Почему вы и его не спасали?

Витя прилег на диван, положил руки под голову. Видно, очень устал.

— Славка сам убежал, три дня тому назад. Он уже в лесу.

— Ну что ты выдумываешь? Разве можно убежать из тюрьмы? — не поверила я.

В другой раз Витя промолчал бы, но сейчас у него хорошее настроение.