Прощай, Грушовка!

Он вышел. Я не знала, куда он направился. Может быть, в соседнюю комнату, а может быть, остановился за дверью, караулит меня. Я осталась одна в холодной пустой комнате. Что делать? Неужели отдирать эти противные обои, когда совсем близко, за этими дверями, свобода. А вдруг там стоит полицай? Этот противный Антон. Он же пристрелит меня, и ему за это ничего не будет. Подумаешь, какая-то сопливая девчонка! Стою, размышляю, а ноги сами несут меня к двери. Вдруг он нарочно оставил меня одну, чтобы я убежала? А я еще раздумываю. Я быстро сбежала вниз. Антон стоял у выхода и смотрел на меня.

— Пристрелю, как щенка, — процедил он сквозь зубы и снял с плеча карабин.

Я пулей взлетела вверх. Сердце сильно колотилось. Немного отдышавшись, я встала на табуретку, дотянулась до обоев, отставших от стены, и рванула их на себя. Сверху на меня посыпалась штукатурка. Я закашлялась от пыли, из глаз потекли слезы, быстро спрыгнула на пол и села на табуретку. Что бы такое придумать?

Я нашла обломок доски, несколько гвоздей. Куском кирпича три гвоздя прибила к доске, загнула их на конце. Получился крюк. Теперь крюком я могла отдирать обои, стоя на полу. Грязь в глаза не сыпалась, и дело пошло быстрее. Только по-прежнему было много пыли. Она попадала в горло, и я кашляла, сплевывая черную слюну.

Болели руки, плечи, я ободрала обои в одной комнате, перешла в другую. Не успела закончить — пришел полицай. Работа моя ему не понравилась.

— Медленно работаешь, нужно было во всем доме почистить, — сказал он.

— Я же больная и так много сделала.

— Завтра закончишь.

Мы молча шли по городу. Темнело, лил дождь. Я подставляла под дождь лицо и руки, чтобы хоть немного смыть грязь. Антон опять вел меня в сарай. Мысли были тоскливые. Я промокла насквозь, а в сарае холодно. Еще одна ночь, и мне конец. Наверное, у меня уже началось воспаление легких. Все тело ноет, не пойму только, от работы или от болезни.

Возле сарая меня ждала мама. Я бросилась к ней. Из глаз у меня текли слезы. Мама тоже заплакала.

— Доченька! Пойдем домой, я принесла документы, тебя отпустили.

Поскорей оставить позади это проклятое место! Мы с мамой всю дорогу почти бежали.

Мама выкупала меня в корыте, уложила в постель, я вся горела. Мама поставила банки, но это не помогло, бил озноб, душил кашель. Я пила горячую воду с сахарином, обжигала губы, но согреться не могла. Протопили печку, но я по-прежнему задыхалась от кашля.

Витя, уходя на работу, пообещал достать лекарство. Мы надеялись, ему удастся прибежать домой в обеденный перерыв.

И Витя прибежал.

— Это самое лучшее лекарство. Пей, не бойся. Я сам отсыпал из коробки.

— А как оно называется? — спросила мама.

— Забыл. Это от воспаления легких.

Он схватил кусок хлеба и побежал обратно, чтобы успеть на работу к концу обеденного перерыва.

Какое лекарство принес Витя — до сих пор не знаем, но я стала поправляться. И однажды я спросила у мамы:

— Почему меня сразу отпустили? Как ты смогла раздобыть документы?

— И не спрашивай, — ответила мама, — пришлось побегать. У меня сохранился твой довоенный рентгеновский снимок. Помнишь, ты болела? Взяла снимок, достала курицу и отнесла доктору, который рентген делает. Поначалу он не хотел давать справку, что у тебя туберкулез, а когда увидел курицу — дал.

— А где ты взяла курицу? — спросила я.

— Взяла… — сказала мама и замолчала.

15

Витя сидит дома, и я очень рада. Мы так редко с ним видимся. Его почти никогда не бывает дома. Даже после работы, усталый, он полежит немного и опять собирается куда-то. Скажет: «К Полозовым», а сам идет в противоположную сторону. Я давно это заметила. Однако молчу, знаю: раз не говорит правду, значит, так надо.

Тайком от всех Витя дал мне листовку. Я прочитала: «1 октября 1943 года освобожден первый город на белорусской земле — Костюковичи». Значит, скоро наши будут в Минске. Витя показал листовку, чтобы подбодрить меня.

До чего же хороший у меня брат! От Вити я узнала, что Неля уже дома.

Дверь у нас всегда закрыта на ключ. Мама боится: вдруг нагрянет полицай и отберет швейную машинку.

Скрипнула калитка. Витя бросился к окну, мама насторожилась.

— Наверно, ко мне, — сказал брат и выбежал на крыльцо.

Через некоторое время он вернулся. С ним был мужчина.

— Он будет у нас ночевать, — сказал Витя.

— Не прогоните? — спросил незнакомец.

— Оставайтесь. Хозяин в Ригу уехал. Мы одни дома. Вас из другой квартиры никто не видел?

— Не видел, — ответил Витя.

Мама хотела уже идти на кухню, чтобы накормить гостя. Обернувшись, она еще раз взглянула на него.

— Узнаете? — улыбнулся он.

— Ой, Володенька, неужели это ты, мальчик мой! Тебя не узнать, так вытянулся.

— В лесу живу, хочешь не хочешь, а будешь тянуться вверх вместе с деревьями. Знаете, какие там сосны? Вот я и стараюсь их догнать.

— И ты уже в лесу…

— Второй год.

— Как время летит! — вздыхает мама.

Мама идет на кухню, а Володя достает из кармана кожуха завернутый в бумагу кусок сала, разворачивает и кладет на стол.

— Это вам гостинец, — говорит Володя.

— Ой, спасибо!