Прощай, Колумбус и пять рассказов

— Самую малость. «Почистить», «погладить», «сузить». Вот примерно и все. Но они любят меня.

— В таком случае, Гроссбарт, — я схватил его за руку, остановил. Он повернул голову, наши взгляды встретились, и мне показалось, что глаза его испуганно забегали. — Гроссбарт, это ты написал письмо, ведь так?

Но уже через две-три секунды его глаза снова заискрились весельем.

— Да. — Он прибавил шаг, я старался не отставать от него. — Отец и сам бы так написал, если бы сумел. Но на письме стоит его имя. Он его подписал. Я послал письмо домой, чтобы на нем стоял нью-йоркский штемпель.

Я был ошеломлен, он это заметил. И на полном серьезе сунул правую руку мне под нос.

— Кровь есть кровь, сержант, — сказал он и ущипнул голубую жилку на запястье.

— Чего ты добиваешься, Гроссбарт? — спросил я. — Я видел, как ты ешь. Ты этого не знал? Я сказал капитану: я, мол, не знаю, что ты ешь, но я видел, как ты наворачиваешь в столовке.

— Работать приходится много. Тренировки тяжелые. Если в печь не подбрасывать уголь, она греть не будет.

— Ты зачем написал, будто тебя рвет, что ни съешь?

— Так я не о себе, я о Мики написал. Я писал за Мики. Сам бы он, сержант, нипочем не написал — уж как я его просил. Он исчахнет, если ему не помочь. Я написал от своего имени — от имени отца, сержант, но я и о Мики, и о Фишбейне пекусь.

— Мессия, да и только, вот ты кто, верно я говорю?

Мы уже встали в очередь.

— Это вы тонко подметили, сержант. — Он улыбнулся. — И все-таки кто знает? Кто может сказать? Не исключено, что вы — Мессия, самую малость. Мики говорит, что Мессия — понятие собирательное. Мики, он учился в ешиве, пусть и недолго. Он говорит, что все вместе мы и есть Мессия.

Малость я, малость вы. Послушали бы вы, сержант, этого пацаненка, когда он разойдется.

— Малость я, малость ты, — сказал я. — А ведь тебе, Гроссбарт, хотелось бы в это верить? Тогда ты, что ни натвори, выходил бы чистеньким.

— А что, сэр, не так уж и плохо в это верить. Ведь в таком случае от нас всех требуется давать, но давать понемногу, только и всего.

На этих словах я повернулся и ушел — разделить обед с другими сержантами.

* * *

А два дня спустя на мой стол легло письмо, адресованное капитану Барретту. Его спускали ко мне по цепочке — из приемной конгрессмена Франкони, куда оно было адресовано, генералу Лайману, от него полковнику Соусе, от него майору Ламонту, далее — капитану Барретту. Я прочел письмо дважды. Его отправили 14 мая, в день, когда Барретт провел с Гроссбартом беседу на стрельбище.