Прощай, любовь, когда-нибудь звони (СИ)

— Знаешь, Ана, я сейчас еле сдерживаю себя, чтобы не убить этого чёртового ублюдка, — я закрываю глаза на мгновение, так как снова вспоминаю его довольное лицо. — Я уже не знаю, как вернуть наши отношения. Всё, что я сказал вчера — правда. Но ты лгала, когда говорила, что любишь, да? Я тебе вообще безразличен?

— По-моему, вчера я ясно увидела, что это я тебе безразлична, а всё остальное уже не имеет значения, — она несколько секунд колеблется, а затем отворачивается. Ну уж нет! Я тебя к нему не пущу.

Руки сами обхватывают её талию к прижимают к моему телу.

— Ты. Мне. Нужна, — шепчу я, вдыхая её запах. Непередаваемый запах Анастейши, от которого сносит крышу к чертям.

— Ты эгоист, Кристиан, — невнятно бормочет она. Да, говори, что хочешь, но теперь ты в моих объятиях. Она снова предпринимает попытку увернуться, но тщетно.

— Ты почувствуешь, что между нами не всё кончено, — от этих слов Анастейша вдруг перестаёт вырываться. Да, правильно, детка, ты ведь любишь меня, я знаю. Она слишком близко. Настолько, что во мне поднимается буря. И, готов поспорить, в ней тоже.

— Ты что, глухой? Отпусти её, — резкий отвратительный голос врывается в уютную тишину.

Я отпускаю Анастейшу и прищуриваюсь. Какого хрена он припёрся?

Кэш скрещивает руки и с вызовом смотрит на меня. Да я бы уделал его с одного удара, если бы захотел. Беги, пока не поздно, малыш.

Окей, попытаемся по-хорошему.

— Кажется, тебе пора.

— Это тебе пора, мужик, — он чуть не фыркает, вызывая во мне первобытные чувства. — Ана, иди сюда.

Анастейша не двигается, и слава Богу. Просто смотрит на меня, иногда бросая пугливые взгляды на Кэша. Кажется, она за него боится. И правильно. Она слишком хорошо меня знает.

Но потом Ана делает шаг к нему, и я дёргаю её на себя. Нет, этот ублюдок тебя не получит. Ты моя.

— Я тебе сказал, убери от неё руки! — доносится его голос. Ну, наконец-то! Ты сам спровоцировал меня, малыш, теперь придётся отвечать.

Я отталкиваю Анастейшу в сторону и тут же натыкаюсь на стену из его рук. Ха, как смело.

Мой жёсткий удар, который заставил бы его отлететь к этой свежевыкрашенной тёмно-коричневой стене, проходит по воздуху. О-о-о, ублюдок, оказывается, ловок!

Я уже ничего не вижу и ничего не слышу, только вспоминаю Анастейшу, шагающую в объятия к этому… Перед глазами красная пелена из эмоций… или это кровь?

Вдруг до сознания доносится громкий звон и чувствую, как в ноги вонзается что-то маленькое и острое.

Анастейша стоит, тяжело дыша, и с возмущением смотрит на нас. Я в который раз восхищаюсь ею. Моя девочка.

— Вам не надоело? За что вы дерётесь? Точнее, за кого? Вы как безмозглые подростки и даже не думаете, что этим ничего не решаете. Уходите оба, не хочу никого видеть!

Она идёт к двери и захлопывает её так сильно, что я несколько секунд слышу эхо от удара, перед этим успев заметить её разгневанный взгляд, направленный на меня.

И в нём было столько решимости, сколько я видел в глаза Анастейши сегодня утром. Ни одна женщина в мире не смотрела на меня так, как она. И ни одна не бросала вызов своей судьбе. Она просто ушла, не имея ничего и не желая принимать от меня всё, что я смог бы ей дать.

Гордость. Вот что я в ней люблю. И что ненавижу в себе.

Одно ничего не значащее воспоминание заставило меня отказаться от такого возможного и реального счастья. Я всегда ненавидел воспоминания из детства, а сейчас чувствую это особенно сильно. Одна лишь боль и безысходность, больше ничего.

Я посмотрел на эту маленькую потерянную девочку, которая ждала свою мать, и увидел в ней себя. Такого же напуганного голодного мальчика с шрамами на теле, пролежавшего возле мёртвой матери-проститутки всю ночь.

Фиона… Боже, как я испугался этих серых глаз. Они были точно моими! Страдания — вот, что ждёт любого ребёнка рядом со мной. Я представил, что было бы, если бы моя мать осталась жива, и рядом с ней оказался мужчина — копия меня настоящего. Такой же жестокий, холодный, не понимающий чувств.

И этим «я» в прошлом был мамин сутенёр, который так часто бил меня и издевался. Я ведь всё помню, весь тот ужас при виде его перекошенного от гнева лица или злорадной ухмылочки, которые я так часто замечаю в себе.

Да я убил бы всё хорошее и тёплое, что есть в душе этой девочки так же, как убил это во мне тот мерзавец.

Страшное воспоминание всё решило, открыло глаза. Я никогда не стану ни хорошим отцом, ни мужем. Вот и всё. Обсуждать нечего.

Вид медленно потухающих огней большого города напомнил мне, что завтра рабочий день, а значит — предстоит много встреч и сделок, звонков и писем, ответов на вопросы и просьб работников. Я должен держать себя в узде, ведь от этого зависит благополучие нескольких сотен тысяч человек.

Наверное, так и должно быть. Кто-то остаётся ни с чем, а кто-то обретает всё. В жизни никогда не бывает полного благополучия. Тебе всегда нужно что-то. В этом и беда. И только самоконтролем можно запретить себе думать: если бы, да кабы.

Запретить мечтать, чувствовать. Запретить любить.

Комментарий к Глава 26