Прощай, нищета! Краткая экономическая история мира

С другой стороны, современные технологии производства, разработанные в богатых странах, рассчитаны на дисциплинированную и добросовестную рабочую силу, заинтересованную в результатах своего труда. В производственном процессе участвует множество рабочих рук, и каждая из них способна лишить конечный продукт большей части его ценности. Для того чтобы такой производственный процесс увенчался успехом, необходимо обеспечить низкий уровень ошибок со стороны каждого отдельного рабочего[10]. Внедрение подобных технологий в Англии XIX века сопровождалось повышенным вниманием к трудовой дисциплине. Если же рабочие в бедных странах недисциплинированны и не имеют заинтересованности в результатах своего труда, то современные производственные системы будут работоспособны лишь при невысоком уровне требований, предъявляемых к рабочим с тем, чтобы те совершали как можно меньше ошибок. Эта идея помогает объяснить, почему интенсивность труда рабочих на текстильных фабриках в таких бедных странах, как Индия, намного ниже, чем в богатых странах. Бездельничающие рабочие обходятся там значительно дешевле, чем простаивающее оборудование или бракованная продукция.

РОСТ БОГАТСТВА И УПАДОК ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ

Экономика как научная дисциплина возникла в последние десятилетия мальтузианской эры. Классическая экономика представляла собой поразительно блестящее описание нашего мира. Однако изобилие материальных благ, порожденных промышленной революцией, не только привело к появлению чрезвычайно богатых и чрезвычайно бедных стран, но и подорвало способность экономической теории к объяснению этих различий.

Таким образом, история экономики скрывала в себе колоссальную иронию. В большинстве научных областей — в астрономии, археологии, палеонтологии, биологии, истории — уровень знаний снижается по мере удаления от нашего времени, нашей планеты, нашего общества. В туманных далях маячат странные объекты: квазары, люди-пигмеи, сероводородные бактерии. С другой стороны, экономика мальтузианской эры — это мир непривычный, но известный. Доиндустриальный уровень жизни можно предсказать, исходя из знаний о болезнях и состоянии окружающей среды. В силу того что мальтузианские сдержки сглаживали различия в социальной энергии между обществами, эти различия оказывали минимальное влияние на условия жизни. Однако после промышленной революции мы оказались в странном новом мире, в котором экономическая теория практически не в состоянии объяснить различия в доходе между обществами или предсказать будущий уровень дохода в конкретном обществе. Богатство и бедность определяются различиями в местных социальных взаимодействиях, не нивелируемыми, а усугубляемыми экономической системой, порождая изобилие или голод.

Последний великий сюрприз, преподнесенный нам экономической историей — и осознанный не более 30 лет назад, — состоит в том, что материальное изобилие, снижение детской смертности, увеличение продолжительности жизни и сокращение неравенства не сделали нас более счастливыми по сравнению с нашими предками — охотниками и собирателями. Высокий доход оказывает в современном развитом мире глубочайшее влияние на образ жизни. Но богатство само по себе не приносит счастья. Еще один фундаментальный постулат экономики оказался неверным.

Внутри каждого общества богатые счастливее бедных. Но, как впервые заметил Ричард Истерлин в 1974 году, быстрый рост всеобщих доходов, наблюдавшийся в успешных экономиках после 1950 года, не сопровождался таким же возрастанием счастья[11]. Например, в Японии доход на душу населения с 1958 по 2004 год увеличился почти семикратно, в то время как степень личного счастья, по оценкам самих опрашиваемых, не только не выросла, но даже слегка снизилась. Очевидно, что наше счастье зависит не от абсолютного благосостояния, а от того, как у нас идут дела по сравнению с референтной группой. Каждый человек, увеличивая свой доход, покупая себе более крупный дом, садясь за руль более роскошной машины, может сделать себя более счастливым, но лишь за счет тех, кто более беден, живет в более скромном доме, ездит на более дешевой машине. Деньги позволяют купить счастье, но это счастье отнимается у кого-то другого, а не прибавляется к общему котлу.

Именно поэтому, несмотря на колоссальный разрыв в доходах между богатыми и бедными обществами, в беднейших обществах лично оцениваемый уровень счастья лишь немногим ниже, чем в богатых обществах, даже несмотря на тот факт, что жители бедных стран благодаря телевидению могут практически лично убедиться в том, насколько богаты экономически успешные страны. Поэтому вполне возможно, что счастье не находится в абсолютной зависимости от дохода, даже в том случае, когда тот минимален. Люди, жившие в 1800 году, когда все общества были относительно бедны, а общины по своим масштабам — намного более локальны, вероятно, ощущали себя не менее счастливыми, чем богатейшие современные нации, такие как США.