Прощай, нищета!

В ЧЕМ ПРИЧИНА СНИЖЕНИЯ ПРОЦЕНТНЫХ СТАВОК?

Реальную норму прибыли r можно представить как состоящую из трех элементов: нормы временного предпочтения р, премии за риск непогашения долга d и премии, связанной с ростом общих ожидаемых доходов от года к году, Ψ_gy. Таким образом,

r = p + d + Ψ_gy .

Существование временного предпочтения в потреблении невозможно вывести из допущения о рациональном действии. Собственно, некоторые экономисты полагают, что временное предпочтение представляет собой систематическое отклонение человеческой психологии от рационального курса, который не допускает абсолютного временного предпочтения. Экономисты полагали, что норма временного предпочтения встроена в человеческую психику, будучи жестко заданной на ранних этапах эволюционного процесса[212].

«Премия роста», заложенная в процентной ставке, отражает в себе тот факт, что если все доходы растут, то людей становится труднее уговорить дать в долг и отсрочить потребление. Предположим, все знают, что в течение 20 лет их доходы удвоятся, что наблюдалось в ряде современных экономик. В таком случае все предпочтут брать в долг, рассчитывая на будущие доходы, и повысить нынешний уровень потребления, вместо того чтобы экономить деньги, будучи бедными, и тратить, став богатыми. Только если процентные ставки сильно поднимутся, мы сможем убедить достаточное число людей не потреблять, а экономить. Поскольку устойчивый рост доходов наблюдался в экономике лишь после 1800 года, эффект дохода подразумевает повышение процентных ставок при переходе от мальтузианской к современной экономике — повышение, которого мы, естественно, не наблюдаем. Высокие процентные ставки должны быть у нас, а не в Англии мальтузианского времени.

Риск непогашения также не может объяснить существование высоких процентных ставок в древние времена. Премия за риск непогашения d отражает тот факт, что любые инвестиции влекут за собой определенный риск утраты инвестируемого капитала, который уже невозможно будет использовать для будущего потребления. Такая утрата может произойти из-за смерти инвестора, хотя, если инвестор проявляет альтруизм по отношению к своим детям, это сократит величину компенсации за этот риск. Но риск смерти инвестора, как нам известно из рассмотренных выше данных о смертности в мальтузианскую эру, не менялся с течением времени и поэтому не может быть связан со снижением процентных ставок до 1800 года.

Дополнительные 6–8 % прибыли на капитал в средневековой Англии, если они имели отношение к риску непогашения, должны были быть связаны с риском экспроприации активов. Но в предыдущей главе я отмечал, что средневековая Англия на самом деле была очень стабильным обществом и что инвестиции в землю на практике были сопряжены с очень невысоким риском. Конфискации и экспроприации случались крайне редко, и реальные цены на землю оставались стабильными на протяжении очень долгого времени.

Средневековый рынок земли практически гарантировал реальную норму прибыли не менее чем в 10 % при фактическом отсутствии риска. В том обществе каждый мог значительно изменить свое социальное положение, делая сбережения и инвестируя скромную долю своего дохода. Предположим, например, что безземельный батрак в Англии XIII века, находившийся в самом низу социальной лестницы, начиная с 15-летнего возраста инвестировал 10 % своего годового заработка в землю, реинвестируя всю полученную ренту. К 50-летнему возрасту он стал бы обладателем 85 акров земли, что сделало бы его одним из крупнейших крестьян-землевладельцев в любой средневековой деревне и позволило бы передать эту землю по наследству детям, чтобы те на старости лет жили в полном достатке.

Правда, в любом обществе существует еще один источник риска при покупке земли: риск того, что появится другой претендент, обладающий правом собственности на данный участок. Но была ли средневековая правовая система настолько несовершенной, что любые сделки с собственностью становились крайне рискованными?

Проблема, связанная с любыми подобными интерпретациями, заключается в том, что разные регионы Англии в Средние века находились в самых разных юрисдикциях и имели различные юридические структуры. Например, где-то до 1200 года Лондон выторговал у короны большое число привилегий. Первая из них заключалась в том, что городу разрешалось единовременно выплачивать королю фиксированную сумму налога, а затем самому собирать налог с горожан. Кроме того, город имел право сам назначать судей даже в случае дел, разбираемых судом короны, благодаря чему лондонцев могли судить только лондонцы. Земельные тяжбы следовало даже в королевских судах разбирать по законам города. Лондонцев освобождали от судебных поединков — норманнской традиции, согласно которой еще в 1270-х годах исход некоторых тяжб по вопросам собственности решался путем вооруженного противоборства.