Прощай, оружие!

Ночь в отеле, в нашей комнате, где за дверью длинный пустой коридор и наши башмаки у двери, и толстый ковер на полу комнаты, и дождь за окном, а в комнате светло, и радостно, и уютно, а потом темнота, и радость тонких простынь и удобной постели, и чувство, что ты вернулся, домой, что ты не один, и ночью, когда проснешься, другой по-прежнему здесь и не исчез никуда, – все остальное больше не существовало. Утомившись, мы засыпали, и когда просыпались, то просыпались оба, и одиночества не возникало. Порой мужчине хочется побыть одному и женщине тоже хочется побыть одной, и каждому обидно чувствовать это в другом, если они любят друг друга. Но у нас этого никогда не случалось. Мы умели чувствовать, что мы одни, когда были вместе, одни среди всех остальных. Так со мной было в первый раз. Я знал многих женщин, но всегда оставался одиноким, бывая с ними, а это – худшее одиночество. Но тут мы никогда не ощущали одиночества и никогда не ощущали страха, когда были вместе. Я знаю, что ночью не то же, что днем, что все по-другому, что днем нельзя объяснить ночное, потому что оно тогда не существует, и если человек уже почувствовал себя одиноким, то ночью одиночество особенно страшно. Но с Кэтрин ночь почти ничем не отличалась от дня, разве что ночью было еще лучше. Когда люди столько мужества приносят в этот мир, мир должен убить их, чтобы сломить, и поэтому он их и убивает. Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе. Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает. Он убивает самых добрых, и самых нежных, и самых храбрых без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки.

* * *

Я помню пробуждение утром. Кэтрин еще спала, и солнечный свет проникал в окно. Дождя уже не было, и я встал с постели и подошел к окну. Внизу тянулись сады, голые теперь, но прекрасные в своей правильности, дорожки, усыпанные гравием, деревья, каменный парапет у озера и озеро в солнечном свете, а за ним горы. Я стоял и смотрел в окно, и когда я обернулся, то увидел, что Кэтрин проснулась и глядит на меня.

– Ты уже встал, милый? – сказала она. – Какой чудесный день!

– Как ты себя чувствуешь?

– Чудесно. Как хорошо было ночью.

– Хочешь есть?

Она хотела есть. Я тоже хотел, и мы поели в кровати, при ноябрьском солнце, светившем в окно, поставив поднос с тарелками к себе на колени.

– А ты не хочешь прочесть газету? Ты всегда читал газету в госпитале.

– Нет, – сказал я. – Теперь я не хочу.

– Так скверно было, что ты не хочешь даже читать об этом?

– Я не хочу читать об этом.

– Как жаль, что я не была с тобой, я бы тоже все это знала.

– Я расскажу тебе, если когда-нибудь это уляжется у меня в голове.

– А тебя не арестуют, если встретят не в военной форме?

– Меня, вероятно, расстреляют.

– Тогда мы не должны здесь оставаться. Мы уедем за границу.

– Я уже об этом подумывал.

– Мы уедем. Милый, ты не должен рисковать зря. Скажи мне, как ты попал из Местре в Милан?

– Я приехал поездом. Я тогда еще был в военной форме.

– А это не было опасно?

– Не очень. У меня был старый литер. В Местре я исправил на лези число.

– Милый, тебя тут каждую минуту могут арестовать. Я не хочу. Как можно делать такие глупости. Что будет с нами, если тебя заберут?

– Не будем думать об этом. Я устал думать об этою.

– Что ты сделаешь, если придут тебя арестовать?

– Буду стрелять.

– Вот видишь, какой ты глупый. Я тебя не выпущу из отеля, пока мы не уедем отсюда.

– Куда нам ехать?

– Пожалуйста, не будь таким, милый. Поедем туда, куда ты захочешь. Но только придумай такое место, чтоб можно было ехать сейчас же.

– В том конце озера – Швейцария, можно поехать туда.

– Вот и чудесно.

Снова собрались тучи, и озеро потемнело.

– Если б не нужно было всегда жить преступником, – сказал я.

– Милый, не будь таким. Давно ли ты живешь преступником? И мы не будем жить преступниками. У нас будет чудесная жизнь.

– Я чувствую себя преступником. Я дезертировал из армии.

– Милый, ну пожалуйста, будь благоразумен. Ты вовсе не дезертировал из армии. Это ведь только итальянская армия.

Я засмеялся.

– Ты умница. Полежим еще немного. Когда я в постели, все замечательно.

* * *

Немного погодя Кэтрин сказала:

– Ты уже не чувствуешь себя преступником, правда?

– Нет, – сказал я. – Когда я с тобой, – нет.

– Ты очень глупый мальчишка, – сказала она. – Но я не дам тебе распускаться. Подумай, милый, как хорошо, что меня не тошнит по утрам.

– Великолепно.

– Ты даже не ценишь, какая у тебя чудесная жена. Но мне все равно. Я тебя увезу куда-нибудь, где тебя не могут арестовать, и мы будем чудесно жить.

– Едем сейчас же.

– Непременно, милый. Когда хочешь и куда хочешь.

– Давай не будем ни о чем думать.

– Давай.

Глава тридцать пятая