Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы

В этот момент нетерпеливый покупатель застучал в дверь нашего подвальчика. Наш обед завершился.

К концу дня духота в подвале стала нестерпимой. Я подошла к плотно закрытому, зарешеченному оконцу под потолком, надеясь поймать струю живительного воздуха.

– Вот, засранки, не усмотрели, – услышала я за спиной брань Хозяйки. – Здесь мешки полиэтиленовые у вас лежали. Вся партия исчезла. Не иначе им ноги кто-то приделал.

Нинель нервно задвигалась, ища пропавшие мешки.

– Вычту из зарплаты, – взвизгнула Хозяйка и снова удалилась в подсобку на следующее производственное совещание.

Спустя несколько дней Нинель пришла грустная и сказала, что ей срочно надо лечь на операцию. Что-то там с поджелудочной железой.

Ее место заняла худенькая девушка Ира, выпускница Авиационного института. Ира не имела питерской прописки, и работа у Хозяйки оказалась для нее последним шансом остаться в городе. (Оказалось, таких бесправных и безответных Хозяйка привечала с большой охотой. Эти люди не смели и пикнуть о маленькой зарплате и бесконечно длинной рабочей неделе). Иру беспокоило только одно. Вдруг заболеет ее Катька и придется остаться с маленькой дочкой дома.

– Да, – поведала я, – Хозяйка вашу предшественницу уволила, когда той пришлось лечь в больницу.

– Как, прямо с больничного? – уточнила Ира.

– Здесь больничных не бывает. Три дня, самое большее, дадут поболеть, без оплаты, конечно. А дольше церемониться не будут.

– Что девушки, скучаете? – прервала наш разговор Хозяйка. – Пойдем-ка, Алина, в подсобку. Надо ценники новые написать. Пора цены снижать.

Мы прошли в подсобку. Хозяйка убрала чайник со стола. Вытерла клеенку. Дала мне в руки фломастер.

– Начнем! – скомандовала Хозяйка. – Что у нас лучше всего идет?

– Эмалированные кастрюли отечественного производства. Только они и так недорогие, куда уж снижать цены?

А вот сейчас увидишь куда! Смотри, это тебе образец будет.

Хозяйка нарисовала ужасающе большую цифру. Потом зачеркнула ее, и сверху изобразила новую, поскромнее. Но и эта, скромная, цифра в два раза превышала цену, по которой кастрюли продавались сейчас!

– Какое же тут снижение… – не сразу разгадала я ее замысел.

– А ты, что думала, девушка. Неужели я и впрямь стала бы снижать. Ты же меня дурой не считаешь?

Нет, дурой я ее не считала. Хозяйка была изощренно умна. (Теперь, увидев в магазинах объявление, что цены снижены, я вспоминаю дьявольские хитрости Хозяйки).

«Снизив» таким образом цены, я написала еще несколько ценников.

– А старые ценники брось в корзину, – приказала Хозяйка, – да заодно вынеси мусор на помойку.

Я молча взяла корзину с мусором и вышла во двор.

В этом магазинчике я продержалась месяц, потому что те, кто сбегал раньше, за отработанные дни не получал ни рубля. В трудовой книжке у меня не осталось никакой записи. Хозяйке было выгоднее делать вид (перед налоговой инспекцией), что нас, работников, не существует.

Порой мне кажется, что все это было просто во сне.

1995

Чудодейственные пилюли Рассказы

Санаторий на станции Т

С приходом весны наше предприятие закрыли, и я стала продавать газеты в электричках. Незаметно летели дни моей новой работы. Жизнь внутри вагонов кипела, а за окнами все без перемен, застывшее лето. Обманчив пейзаж Карельского перешейка – сосны да ели на песчаных высотах. Но однажды я споткнулась о корзину, загородившую проход. Она была доверху наполнена черными, маслянистыми груздями, и я поняла: наступила осень.

Каждый день я проезжаю мимо станции Т. Где-то в лесу, в семи километрах от этой станции, прячется подростковый санаторий. В нем я провела лучшее лето в своей жизни, несмотря на болезнь, которая привела меня в это место. Давно разъехалась наша смена. Напугавший меня когда-то диагноз успешно позабыт. Сейчас, спустя десятилетия, у меня хватает сил бегать по электричкам, хотя последствия болезни порой напоминают о себе. И также, невзначай, вспыхнет отраженный временем свет первой любви, пережитой в то лето.

Иногда, когда пассажиров в электричке мало и предлагать печатную продукцию некому, я с бессмысленным ожиданием смотрю на платформу, которая плывет мне навстречу. Взгляд равнодушно скользит по чужим лицам, а сознание машинально накладывает их на туманный облик из прошлого. Наперекор здравому смыслу я надеюсь увидеть мальчика, навсегда приписанного памятью к этому месту.

Каждая девчонка нашей смены мечтала попасть в его танцевальные объятия и, хоть на миг, присвоить вдумчивый, чуть насмешливый взгляд. Он щедро одаривал любую, великодушно приглашая всех по очереди.