Прощай, СПИД! А был ли он на самом деле?

Я все никак не могла смириться с той болью, которую диагноз СПИД причинит моей семье. Я ни о чем не рассказывала даже моему брату. После повторных запросов мой дорогой доктор согласился провести новое обследование в лондонской больнице. Мой друг-журналист Космас Видос предложил сопровождать меня, и в ноябре 1995-го мы выехали в госпиталь Святого Георга. Результаты моих анализов опять были позитивные, а диагноз не изменился. «В лучшем случае Вам осталось года четыре». Итак, благодаря АЗТ, получена отсрочка, думала я. Но кто знает, что еще найдут ученые за это время! И еще нашла в себе силы пройтись по магазинам Лондона. Мне был выдан смертный приговор, но я все еще чувствовала себя отлично. Было ясно, что я потеряла контроль над своей жизнью, и единственное, о чем я должна была думать, так это о том, как избежать внимания окружающих, как обманывать свою семью, как долго мне удастся это делать, и как мне вернуться из Лондона, будто это была развлекательная поездка. Но почему же нет никаких других симптомов, кроме этой пневмонии? Теперь я спрашивала себя, как же могла случиться такая катастрофа, а я все еще жива? И я с удивлением смотрела на все это, как будто со стороны.

Беда не заставила себя долго ждать. СПИД или АЗТ (я слышала ужасные вещи и о том, и о другом) очень скоро показали свои настоящие лица. К Рождеству мое состояние серьезно ухудшилось. У меня была температура под 40 градусов, и я вынуждена была рассказать брату всю правду. Он пришел в ужас. Крепко обнял меня, бормоча: «Да что же ты такое говоришь?» Он просто не мог поверить в то, что я только что сказала. Я почти не слышала его голоса, но времени терять было нельзя, он позвонил в «скорую», и нас доставили в больницу. Я проснулась на следующее утро и увидела, что передо мной сидит мама, с нежностью глядя мне в глаза. «Это не твоя вина», – сказала она с любовью. «Тебе просто один раз в жизни не повезло. Мы с этим справимся». «Что она говорит», – думала я в отчаянии. Матери – это что-то невероятное!

Но в один прекрасный день меня выписали из больницы – были срочно нужны свободные палаты, и места давали только больным, требующим неотложной помощи. Но вскоре я мне пришлось опять вернуться туда из-за серьезной анемии. Один из известных побочных эффектов АЗТ, как я узнала позже.

Начались мучительные переливания крови, нужен был постоянный запас, и каждый раз мне приходилось бесконечно ждать, пока искали кровь моей группы. Я была то в сознании, то в беспамятстве, и не помнила, сколько времени оставалась в таком состоянии, и сколько мне было сделано переливаний. Когда все это закончилось, меня выписали из больницы и отвезли домой, чтобы там продолжить лечение. Вскоре мое нервное расстройство стало настолько серьезным, что зуд и покалывание не позволяли мне отдохнуть ни днем, ни ночью. Мне приходилось держать ведерко с холодной водой возле кровати, чтобы увлажнять ноги, горевшие как в огне. Это тоже был побочный эффект, известный как периферическая нейропатия. Это был самый худший симптом из всех, которые мне довелось испытать. Во время этого периода я помню также сильнейший кандидозный стоматит. Язык болел так сильно, что я не могла прикоснуться им к зубам. Я не могла ни есть, ни пить, ни говорить. Облегчение приносил только сироп «Ксилокаин», вызывавший онемение во рту. «Принимайте «Ксилокаин» в умеренных дозах», – сказал мне дантист. «Это моя последняя радость», – быстро написала я в блокноте, который носила в кармане на случай, если придется общаться. Это был самый тяжелый стоматит, каким я когда-либо болела. И все эти симптомы обрушились на меня как ураган. Не было времени даже чтобы поплакать.

Когда одеревенение во рту наконец-то прошло, я все еще не могла есть из-за анемии и низкого уровня кровяных телец. Моя мама пыталась увеличить его, загружая в блендер все подряд: фрукты, овощи, и даже мясо. Но я все равно не могла прикоснуться к пище. Наконец мне дали лекарство от другой болезни, которое в качестве побочного эффекта увеличило мой аппетит. Это сработало, и через месяц у меня на талии появился жир. Радость моей мамы была неописуемой. Она увидела, что наши усилия могут приносить результаты. Мне же эти усилия казались бессмысленными, но я об этом не говорила. Количество кровяных телец оставалось низким, как и мой запас жизненных сил. «Ты всегда должна была бы быть такой, чуточку полноватой», – говорила мама, чтобы сказать хоть что-то.

Вскоре после этого, в сентябре 1996-го, у меня в глазах обнаружили цитомегаловирус, который мог вызвать слепоту, и засыпали новым потоком еще непроверенных таблеток. В день нужно было глотать по двенадцать штук, но они хотя бы на время заменили уколы, как курс лечения в этом состоянии. Теперь, плюс ко всему, я начала размышлять о слепоте. Я должна была подготовиться к ее возможному наступлению, потому что уверенности в лечении не было. Нам оставалось только ждать и надеяться. И мне опять повезло оказаться среди счастливчиков, для которых только что изобрели этот новый метод лечения.