Прощай, Терминатор!

Максим Яковлев Прощай, Терминатор!

В этот день Настя и Никита, ребята с нашего двора, пришли с прогулки пораньше. И надо сказать, на это была причина: мама обещала прочитать им перед сном новую книжку. Придя домой, они наскоро умылись, выпили по кружке кефира, в общем, выполнили всё, что положено. А книжка-то уже на столе дожидается.

— Сегодня будем читать на кухне, — говорит мама, — а то у меня жаркое в духовке стоит.

Надо сказать, Насте и Никите всё равно, где им читают или рассказывают, потому что именно это занятие они любят больше всего на свете. Например, старший брат Володя несколько раз рассказывал им сказки в вагоне метро, а сестра Оля читала им книжку на крыше деревенского сарая, правда за это папа им немножко всыпал.

— Мне очень хочется, чтобы вы услышали то, о чём написано в этой книжке. Это история про одного мальчишку, точнее говоря, история, которую этот мальчишка рассказал о себе… и ещё о чём-то очень важном. Слушайте…

Прощай, Терминатор!

Однажды мои папа и мама объелись медовых пряников, и вскоре родился я. Меня назвали Игнатом, потому что в тот день, когда я родился, был сильный туман; казалось, что мира больше не существует, что от него остался лишь крохотный этот кусочек: часть деревянного дома, лавочка под окном да ветка старой груши. Отцу моему привиделся в клочьях тумана покойный прадед Игнатий. Он сидел на ветке груши в белой холщовой поддёвке, осеняя наше окно крестным знамением. Так мне было дано имя Игнат. Кроме того, мне были даны все мои достатки и недостатки и то, что называют «черты характера», которые я не выбирал, но с которыми мне придётся как-то справляться. Мне предстояло раскрыть свой талант и не зарывать его в землю. Мне были даны игрушки, которыми я ещё не умел играть, а также друзья и враги, которые уже успели появиться на свет к этому времени и которым, в свою очередь, был дан я, хотя они об этом тоже вряд ли догадывались. Меня поджидали мои болезни, ушибы и ссадины… Но мне, помимо всего, была дана моя Родина, со всем её небом и снегом, с лесами и речкой за городом; мне, наконец, предназначены были дороги и приключения, ради которых я народился на этот свет, чтобы пройти их по возможности честно и до конца.

Я рос, и туман понемногу рассеивался. Когда я научился делать шаги, мир заметно расширился: он уже включал в себя соседскую клумбу, мамины грядки и сад с беседкой посередине, и границы его доходили до самой калитки. За калиткой проносились машины, но стоило ей открыться, как в ней обязательно появлялся мой радостный папа.

Когда я научился читать, туман отодвинулся ещё дальше, он стелился теперь где-то за окраиной, по холмам автомобильной свалки и по железной дороге. Я мог часами смотреть на дымку, в которую уходили рельсы и поезда. Мир становился всё шире и многолюдней, многие звали меня по имени, и я уже дорос до того, что ко мне могли обратиться с вопросом:

— Как дела, Игнат?

— Дела впереди! — отвечал я фразой, неизвестно откуда взятой мною, но всем она почему-то нравилась.