В нашей школе, кроме Людмилы Андреевны и меня, работали и другие молодые педагоги: физик, еще одна учительница английского языка, пионервожатая. Но ближе всех мне была моя Люся, Людмила Андреевна. Мы очень старательно и творчески относились к своей работе. Людмила Андреевна учила детей русскому языку и литературе. Она обладала и обладает прекрасными душевными качествами — чистотой, открытостью, добротой, великолепным чувством юмора, которое не раз выручало ее в трудные минуты жизни. Сколько раз было замечено, что добрые, хорошие люди чаще всего еще и талантливы. Именно такая моя Люся. Свои уроки литературы она превращала в концерты, которые ученики старались не пропускать, так живо и интересно они проходили. Она была в постоянном поиске способов и средств, которые могли бы передать ученикам глубокий смысл и красоту произведений родной литературы, родного языка, передать то, что она сама поняла и прочувствовала, изучая свой предмет. Иногда она приглашала меня на свои уроки, и мы наперебой читали стихи любимых поэтов и рассказывали друг другу, что нам в них нравится, чем они выделяются из стихов многих других авторов, говорили о стихосложении. Я видела горящие глаза детей, присутствовавших на этих уроках, в них читалось желание слушать еще и еще. Через всю свою творческую жизнь, я не оговорилась, именно творческую, Людмила Андреевна пронесла трепетное отношение к своему предмету и научила понимать и любить русский язык и русскую литературу многие поколения тарножан. Надеюсь, они это понимают и с благодарностью и любовью вспоминают ее уроки. Мне согревает сердце мысль о том, что если в селе или в городе есть хотя бы один такой учитель, то отечественная культура не погибнет, так мощно влияние положительного примера любви и преданности к тому, чему человек посвятил всю свою жизнь. От такого человека добро и знание расходятся, как круги по воде, и долго после сказанного им слова, пульсирует посеянная мысль в душах, тех, кто его услышал. В счастливой Тарноге таких учителей было несколько.
Ближе к весне мы поставили свой спектакль, и он пользовался большим успехом, скорее всего, потому что ничего другого в это время года в Доме культуры не было. Да и артисты были все местные, тарногские, поэтому публика принимала нас прекрасно. Мы с Гелей «прижились» в Тарноге, привыкли ходить каждый день через бор в школу, по выходным мыться с веничком в новой хозяйской бане, носить воду, стирать белье в корыте и полоскать в проруби на речке Кокшеньге, топить печки и выносить золу в огород. Я всегда пыталась представить, как это полощут белье в проруби и не замерзают. Оказалось проще простого — на руки надеваются шерстяные перчатки, а поверх них резиновые, и руки почти не чувствуют холода.
В Тарноге меня ожидала еще одна большая радость — книжный магазин. В семидесятые годы хорошие книги купить было практически невозможно. Этим нужно было заниматься специально, искать всевозможные способы и лазейки, чтобы покупать книги «по блату», то есть по знакомству. В Вологде это можно было сделать либо через людей имеющих отношение к власти (власть имущих специально снабжали всяческим дефицитом, книгами в том числе), либо через библиотечный коллектор, но вхожи в него были лишь библиотечные работники, а также родственники и знакомые родственников. Иногда какие-то популярные книги (или подписки на собрания сочинений) «выбрасывали» на прилавок, и тогда за ними выстраивались огромные очереди. Книги можно было также обменять на макулатуру в специальных приемниках вторичного сырья. И, поскольку книги были в дефиците, стало модно их покупать и показывать знакомым, говоря, а вот у меня есть собрание сочинений Чехова, Достоевского или Толстого.
В Тарногском книжном магазине у меня глаза разбежались, здесь стояли мало кому нужные книги, о которых в городе я и мечтать не могла. Отсюда началась моя личная библиотека с покупки двухтомника Михаила Зощенко, подарочного издания книги о Валерии Брюсове, двухтомника Федора Достоевского, первых книг из серии «Библиотека всемирной литературы». В Вологду я вернулась с целым чемоданом книг.