Прощайте, мама и папа. Воспоминания

— Я понимаю, к чему ты ведешь.

Мы, ни слова не говоря, посмотрели друг на друга.

— Что ж, продолжение следует.

Я ушел, чтобы он мог немного поспать, и религиозный аспект остался неразрешенным. Проходя по гостиной, я бросил взгляд на стоявший в стороне столик, на котором лежал сигнальный экземпляр моего последнего романа. «День бумеранга» (Он, на мой взгляд, не слишком удался. Извини. Б.). И я вновь услышал атторнея. «Это преступление особенно отвратительно, если учесть тот факт, что новый роман Кристофера Бакли защищает массовые самоубийства как способ решения финансового кризиса американской социальной защиты».

Глава 13 Я сделал бы то же самое для тебя

В середине июля мне предстояло уехать, так как поездка по Калифорнии была заранее запланирована. Однажды вечером мы просматривали первый из трех — или четырех? — фильмов, и он сказал, будто бы предчувствуя недоброе:

— Когда ты отправляешься в Калифорнию?

— Я не отправляюсь. Я остаюсь с тобой.

Он заплакал, а я подошел к нему и похлопал его по спине. Когда папа взял себя в руки, он произнес, как само собой разумеющееся:

— Что ж, я сделал бы то же самое для тебя.

Улыбнувшись, я подумал: «Ну уж нет, ты бы не сделал». Годом или двумя раньше я бы сказал это вслух и развязал очередной скандал. Однако, видя, как он мучается, я понял, что мои воспоминания банальны и не имеют отношения к сегодняшнему дню.

Тогда, бодрствуя у его постели, я подумал: а почему бы не обговорить некоторые вещи, чтобы они не остались недосказанными между нами. Но каждый раз стоило мне набраться мужества, как я пожимал плечами и говорил себе: «Не важно». Возможно, это был просто другой способ сказать ему то, что я сказал маме в больнице: «Я прощаю тебя». У меня не было потребности в том, что в другом контексте называется «прощальным интервью». Я был способен любить его всеми силами своей души и смеяться (мысленно, естественно) над его словами: «Я сделал бы то же самое для тебя». Или все-таки сделал бы? Хо, хо, хо.

Когда мне было одиннадцать лет, я пролежал три недели в больнице, и он ни разу не пришел проведать меня. Правда, он тогда отправился в Южную Африку, а в 1962 году Южная Африка была очень далеко. Когда врачи в конце концов сказали маме, что я могу и не справиться, она послала ему телеграмму: «Возвращайся домой». И он вернулся, очень быстро, сев на следующий же самолет и делая пересадки, как он с гордостью сообщил, в Найроби, Каире, Афинах, Риме, Париже, Лондоне и Рейкьявике. В его отсутствие около моей постели не было отсутствия любви. Наверное, так было принято в те времена: о детях заботятся матери. К тому времени, как он прилетел, опасность миновала, и он привез потрясающие подарки: леопардовую шкуру, которую называл «Королем Кайзером» и голова которой служила косточкой для многих поколений маленьких спаниелей, оттачивавших на ней свои зубы, а также великолепный церемониальный меч фирмы «Уилкинсон», какие, как он сказал, носили стражники в Букингемском дворце.

Легендарная нетерпеливость папы — известная среди великих — иногда буквально сводила с ума окружающих. За десять минут церемонии поздравления выпускников в колледже он настолько утомился, что ушел сам и увел всех своих друзей на ланч в некое место, что мы теперь называем «нераскрытым местоположением», а я остался в кампусе и искал своих родственников. Кончилось тем, что я в одиночестве съел свой выпускной ланч в «Янки Дудл Дайнер». Когда мы встретились дома и я в бешенстве скрежетал зубами, он только и произнес беззаботно:

— А я решил, что у тебя другие планы.

— Папа — в день выпуска?

Он мог быть несколько отчужден. Он мог быть рассеян. Когда мама, беременная мной, отправилась рожать в сопровождении папы и дяди Фирпо, ее брата, мужчины спустили ее на лифте вниз на 444-Ист 57, остановили такси и поехали в больницу, весело о чем-то переговариваясь, пока через пять или шесть кварталов не заметили ее отсутствия. Мама с удовольствием рассказывала эту историю.

К началу августа мне удалось вернуть его — если здесь можно использовать переходный глагол — к некоему подобию здоровья. С середины июня я не отлучался от отца ни днем, ни ночью. А тут, как на грех, Люси сообщила мне, что мой пятнадцатилетний сын Конор не желает общаться со мной по YouTube. Мне хотелось быть с ним, но в то же время я боялся оставить папу, понимая, что каждое расставание может стать последним. И все же мне было необходимо уехать, а успокаивал я себя тем, что за папой присмотрят преданный Дэнни и пять человек прислуги. Ему не грозит быть брошенным на произвол судьбы.

Поднялся я рано, рассчитывая сбежать, пока папа спит среди своих собак и кучи мятых книг, под пыхтение кислородной машины. Я поцеловал его, на цыпочках вышел из спальни и меньше чем за восемь часов добрался до нашего нанятого на лето дома в Мэне, где Конор и его верная гончая Джек ждали меня в однокомнатных апартаментах. Я почувствовал себя как в раю. В тот вечер, вдыхая аромат сосен и слушая крики гагар, я отправил папе электронное сообщение.